Джейн Остен - Разум и чувства
Каким надежным другом в трудную минуту оказался полковник Брэндон! Он был хорошим советчиком, чье мнение было чрезвычайно важно для нее, и чья поддержка была сейчас так необходима ей! Особенно, в преддверии того, что возможно могло произойти, его присутствие, его сдержанность и его помощь внушали ей надежду на благополучный исход.
Он, между тем, невзирая на то, что испытывал сам, действовал решительно и без промедления, и точно назвал час, когда вернется назад в Кливленд. Не было потеряно ни минуты. Лошадей подали даже раньше, чем ожидали. Уезжая, полковник Брэндон только слегка прижал ее руку к своей груди, нежно посмотрел в глаза, сказал ей тихо на ухо несколько слов и сел в экипаж. Была почти полночь, когда она вернулась к своей сестре в комнату дожидаться приезда аптекаря и наблюдать за ее состоянием весь остаток ночи. Это была ночь, полная страданий для обеих. Часы тянулись один за другим, наполненные бессонницей. Марианна была в беспамятстве и бредила, Элинор из последних сил успокаивала ее, а мистер Харрис всё не появлялся. Ее мрачные опасения, мелькнувшие раз, вдруг совершенно спокойно выразила вслух служанка, которая сидела рядом, сказав, что «девушка отдает Богу душу». Еще служанка предложила Элинор разбудить миссис Дженнингс и сообщить ей о тяжолом состоянии Марианны, но Элинор запретила ей делать это.
Марианна, тем временем, продолжала бредить, бессвязно сквозь забытье взывая к матери. И каждое упоминание сестрой матери Элинор воспринимала как укор себе, стыдила себя за бездействие последних дней и за то, что не восприняла болезнь Марианны всерьез. Ведь пока она беспечно ждала скорого выздоровления сестры, болезнь только усугублялась, и теперь Элинор с тоской представляла свою несчастную мать, которая возможно может приехать слишком поздно, чтобы увидеть свое дитя или застать ее в здравом рассудке.
На рассвете Элинор была готова уже послать заново за мистером Харрисом или, если он не сможет приехать, за кем-нибудь еще, когда аптекарь, наконец, появился, на часах пробило пять утра. Его заключение, как специалиста, все же несколько извинило его опоздание, хотя он признал, что не ожидал такого течения болезни. Он заявил, что ухудшение связано исключительно с побочным действием новых лекарств, которые он давал Марианне, что немного успокоило Элинор. Он обещал заехать еще раз, через три или четыре часа, и оставил двоих сестер, свою пациентку и ее сиделку успокоенными.
Наутро миссис Дженнингс, расстроившись, что ее не разбудили и не вызвали к Марианне ночью, с тревогой выслушала все, что произошло. Ее прошлые страхи опять вернулись, теперь не оставляя сомнений в том, что надежд на выздоровление Марианны нет. Хотя она и пыталась говорить спокойно с Элинор, ее сердце уже скорбело. Такое ранее увядание, возможная безвременная смерть юной и милой Марианны, могла потрясти кого угодно, но жалость миссис Дженнингс усиливалась еще и тем, что с Марианной они прожили душа в душу последние три месяца, что несчастная девушка еще не оправилась от любовной драмы, развернувшейся на глазах пожилой дамы. Она питала к ней почти материнские чувства, как и к Элинор, которая ей тоже была близка по духу, и страдания которой также были очевидны миссис Дженнингс. Что же касается их бедной матери, то когда миссис Дженнингс представляла себе, насколько Марианна близка своей матери, она невольно сравнивала их отношения с отношениями её самой и Шарлоттой, и это всегда вызывало в ее сердце новую волну сочувствия.
Во второй раз мистер Харрис появился вовремя, но, похоже, только для того, чтобы разочароваться в своих надеждах, которые высказал еще несколько часов назад. Его методы лечения провалились. Температуру сбить не удавалось, и Марианна находилась теперь просто в глубоком оцепенении. Элинор понимала, что лекарства не помогли, и беззвучно плача она ждала трагического исхода. Но аптекарь не разделял такой возможной скорой развязки и продолжал пытаться что-нибудь сделать для Марианны, что-нибудь «абсолютно новое», хотя и его ещё не оставляли сомнения в успехе его лекарств. Теперь его визиты носили скорее поддержку для слуха, чем для сердца мисс Дэшвуд. Элинор была молчалива, кроме тех моментов, когда думала о своей матери, почти потеряв надежду на ее приезд. В таком состоянии она пребывала до полудня, переходя в мыслях от постели своей сестры к различным образам надвигающегося несчастья, от одного страдающего друга к другому. Она была подавлена недавним разговором с миссис Дженнингс, которая видела причину всего происходящего не только в болезни, сколько в нескольких предыдущих неделях мятежного беспокойного состояния Марианны, которое и подготовило благодатную почву для болезни. Элинор понимала правильность таких рассуждений, и это заставляло ее страдать еще сильнее.
Около полудня Элинор, опасаясь ухудшений, которые на некоторое время погрузили весь дом в скорбное молчание, решила, что ей необходимо еще раз проверить слабый пульс сестры. С большим волнением девушка сообщила затем присутствующим, что, по ее мнению, пульс немного стабилизировался. Миссис Дженнингс тоже пощупала пульс больной и внезапно заявила что «грядет скорое улучшение состояния больной». Когда через полчаса Элинор вновь пошла проверить свою сестру, она вдруг ощутила уверенность, что Марианне стало лучше. И правда. Положительные симптомы начали проявляться. Остальные присутствующие подтвердили это. Дыхание больной, ее цвет лица, ее губы – все убеждало в том, что кризис миновал. Еще через полчаса Марианна открыла глаза, посмотрев на сестру ясным взглядом. Сомнения и надежды продолжали бороться в душе Элинор, не давая друг другу выйти наружу, пока в четыре часа в доме вновь не появился мистер Харрис. Его удивление по поводу происходившего окончательно убедило Элинор в произошедшем улучшении состояния Марианны, и она, не в силах сдерживать свои чувства, заплакала от радости.
Марианне становилось всё лучше и лучше, и к вечеру аптекарь во всеуслышание заявил, что кризис миновал. Миссис Дженнингс, учитывая хроническую неточность его диагнозов и предположений, на этот раз поверила эскулапу, воспряла, и с нетерпением отдалась ожиданию полного выздоровления своей подопечной.
Элинор же просто не могла нарадоваться. Для нее это была не только хорошая новость, что Марианна возвращалась к жизни, здоровью, друзьям, и к своей нежно любимой матери. Это было то, что наполняло сердце Элинор состоянием удовлетворенности и чувством искренней благодарности провидению, но которое никак не проявлялось внешне, ни радостью, ни улыбкой, ни словом. В груди Элинор теснились блаженное успокоение и воспрявшая сила духа.
