Тоска Ли - Царица Савская
Мы прогуливались вместе, как могли бы это делать муж и жена. Даже в поздний час улицы были заполнены людьми, напомнив мне рынок и сезон паломничества дома, в Сабе. Но дома я никогда не ощущала такой свободы и невидимости.
Где-то неподалеку от старого города Соломон перегнулся через низкий забор булочника и стащил две лепешки, оставленные остывать во дворе. Залаял пес, и тут же выскочил сердитый хозяин, крича проклятия ворам, но мы уже успели раствориться в уличной толпе.
— О чем ты только думал? — спросила я через несколько улиц, задыхаясь от бега и смеха. Где-то неподалеку группа мужчин пела гимны.
Он протянул мне лепешку.
— О том, что не слишком себя осуждаю. О том, что влюблен. И способен на все!
В верхнем же городе я повсюду видела забавные маленькие сооружения, пристроенные к стенам домов, во дворах, а иногда и на крышах — трех- и четырехсторонние беседки, покрытые пальмовыми листьями и разноцветными тканями. В этих крошечных жилищах размещались гости города. Соломон затащил меня в одну из пустых беседок и объяснил, что их строят в память о хижинах и шалашах, в которых ютился его народ посреди диких мест, сорок лет с тех пор, как пришел сюда из Египта.
В этот самый момент проезжавшая мимо телега с фруктами перевернулась на пути к ночному рынку. Гранаты и цитрусы раскатились по улице. Стайка подростков и несколько мужчин рванулись их подбирать. Царь выдернул меня из крошечной палатки за миг до происшествия, а его люди сомкнулись вокруг. Я оглянулась, затаив дыхание, как раз вовремя, чтобы увидеть — телега сметает палатку.
— Беды преследуют нас по пятам, — мрачно сказал царь.
И я тут же пожалела об этих словах, потому что люди не знают, когда они сами пророчествуют.
— Когда ты отведешь меня взглянуть на наши корабли? — спросила я, запирая ставни, чтобы отсечь нас от улицы и остаться наедине. Мы несколько раз говорили о том, что стоит взглянуть на строительство, но сегодня мое предложение было демонстрацией моей веры.
— В день, когда я провожу тебя в твой лагерь, мы вместе заедем в Эцион-Гевер и ты увидишь свои корабли. Обещаю. И будешь знать, на чем однажды сумеешь ко мне вернуться.
Я не сумела ответить улыбкой. День, когда он проводит меня в мой лагерь, станет днем, когда я покину Израиль и его самого.
Два дня спустя Ташере потребовала от Соломона явиться на день рождения их сына. Еще через три дня велела устроить пир в честь празднования коронации нового фараона. Музыка и смех струились по коридорам, череда музыкантов и танцовщиц весь вечер сновала в ее покои и обратно. Соломон вернулся только утром, рухнул на постель и проспал до заката.
А назавтра был День Искупления, и царь должен был поститься и очищаться, готовясь выполнить свои обязанности в храме. Город был битком набит людьми, далеко за пределами того, что я считала возможным, и я удивлялась, как они не сыплются с крыш по ночам.
— Прости меня, моя царица, — сказал он и поцеловал меня в щеку, вновь оставляя в одиночестве.
Я прогуливалась по его саду одна, выглядывая в город только так, чтобы меня никто не мог увидеть снизу. Даже отсюда я видела движение толпы на рыночном холме за городскими стенами и палатки пилигримов, заполнившие долину между ними. Исчезли темные шатры родного лагеря, сменившись многоцветной и яркой мозаикой. Музыка взлетала над стенами и крышами, почти заглушая пение левитов, которых я слышала в первые дни. Я так привыкла к ним, что едва замечала, пока привычный напев не исчез в чужом шуме.
Я играла в Сенет с Шарой и служанкой Наамы, и моя фигурка двигалась из Дома Счастья в Дом Воды.
Как же похож на игру двор любого правителя, где судьбы народов вершатся по воле пары костей, брошенных кем-то за закрытой от мира дверью!
Втайне оценивались степени верности, втайне творились союзы.
Одно лишь подмигивание или малейшая обида могли возвысить один народ и бросить другой на колени!
Соломон вернулся ко мне ночью, целуя мои ладони, улегся со мной на ложе.
— Пленила ты сердце мое одним взглядом очей твоих. Одним ожерельем на шее твоей, — сказал он.
— Собери же лилии, — ответила я, когда он привлек меня в объятия.
Я не спрашивала, отчего он так поздно приходит с обедов и празднеств, которые Ташере устраивала уже почти неделю, находя для этого все новые и новые предлоги. Чего бы я добилась вопросом? Я смирилась, чтобы мы вместе упоенно наслаждались оставшимися осенними днями, пили друг друга, словно я была кувшином чистейшей воды, а он — амфорой вина. Мы не были неистощимы и не должны были быть.
Ночи теперь приходили раньше и становились все холоднее.
— Пойдем. Я хочу показать тебе кое-что, — сказал он однажды вечером, слишком холодным, чтобы провести его на террасе или на улицах, настолько запруженных людьми, что мы не решались гулять. Был месяц Тишри, и вскоре должен был начаться третий праздник месяца, Скиния.
— И что же это?
Он набросил на мои плечи свой шерстяной плащ.
— Мой самый большой секрет.
И исчез в дальней комнате, а вскоре я услышала, как открывается замок сундука. Соломон вернулся со связкой ключей.
Он повел меня вниз, в подземную комнату глубоко под дворцом, освещая нам путь высоко поднятым факелом. Из этих подземных комнат мы не раз ускользали в туннели, а по ним за пределы стен Иерусалима. Но он же не собирался покидать город, когда долина за ним заполнена пилигримами!
Однако в этот раз он повел меня по коридору в сторону, противоположную сокровищнице, за склады и погреба. В конце прохода мы наткнулись на неприметную дверь с замком.
— По этому туннелю я могу войти в храм, — объяснил он, указывая на темный проход в стороне от нас. Мне показалось или оттуда долетел слабый запах благовоний?
— Чтобы появляться во время ритуалов, как волшебник, в мгновение ока?
Он засмеялся, и на его смех откликнулось эхо сырых подземелий. Я плотнее запахнулась в мантию, здесь, внизу, холод был почти таким же, как снаружи.
Дверь поддалась после долгих усилий, и я смеялась, держа для него факел, пока Соломон ругал вначале ключ, затем замок, а вслед за ними кузнеца, который выковал строптивые запоры.
— Ты спросила меня однажды, что находится в храме.
— Ты сказал, что не можешь мне показать.
— Не могу. Зато могу показать тебе вот это.
Он отнял факел и повел меня в комнату. Тени заметались по стенам, танцуя на коллекции драгоценностей: ламп на подставках, золотых котлов, курильниц почти что в мой рост и на том, что оказалось львом, почти таким же, как золотые стражи по обе стороны его трона. Несколько сундуков с инкрустацией слоновой костью и драгоценными камнями выстроились у стены, на них лежало то, что показалось мне свертками тканей, завернутыми в пыльный лен. Мы добрались до странного объекта под покровом, стоявшего в дальнем углу комнаты, точнее искусственной пещеры. Соломон снова отдал мне факел.
