Элоиза Джеймс - Во власти наслаждения
Алекс рассеянно смотрел на деревянные полки кабачка «Лючия» — единственного, так сказать, ресторана на всю округу. Он нашел дорогу в эту маленькую итальянскую деревушку далеко не сразу. В поисках следов усталого старого француза он медленно проехал через сельскую местность и наконец поднялся в горы. Где проехал этот человек прежде, чем умер в этой деревушке, Алекс не имел ни малейшего представления. Синьор Тонарелли уверял, что никогда раньше его не видел.
Марио Тонарелли вернулся, сжимая в руках небольшой грязный сверток.
— Спасибо, огромное спасибо! — радостно воскликнул Алекс по-итальянски.
Синьор Тонарелли был в восторге от того, что оказал услугу такому богатому и властному незнакомцу. Судя по акценту, этот человек был из Рима, решил синьор Тонарелли. Но он намного приветливее жителей Рима — люди в горах знают, как враждебны и подозрительны римляне. Но что делает этот человек в его маленькой остерии, он не мог понять. Тонарелли знал, что в свертке нет ничего, кроме старой одежды, потому что, когда француз умер, буквально у их порога, они с женой, естественно, внимательно все осмотрели. Он, француз, сказал, что кто-то приедет забрать пакет, и оказался прав. Ни Марио, ни его жена Лючия не могли и представить себе, зачем кому-либо потребуется старая одежда француза.
Они похоронили его на кладбище за деревней, но Марио хранил сверток. И правильно делал: прошло всего шесть месяцев, и за ним явился человек из Рима.
Глаза Марио загорелись: римлянин отсчитал небольшую стопку золотых лир. Кому какое дело, зачем нужны ему эти старые вонючие тряпки!
— Спасибо, — искренне поблагодарил его Тонарелли.
Он постоял в дверях своей остерии, наблюдая, как римлянин садится в свой экипаж. Красивый мужчина этот римлянин: высокий, с твердой походкой. Сам Марио растолстел от слишком большого количества грибной пасты, которой кормила его жена, но и раньше никогда он не передвигался так, как этот человек. «Словно волк», — подумал Марио и крепко зажал в руке золотые монеты.
— Лючия! — позвал он, когда карета Алекса стала спускаться по извилистой дороге.
Громкий голос Марио вспугнул кур, клевавших что-то на пьяцце — базарной площади, обрамленной тремя каменными домами, церковью и его кабачком.
— Уехал?
Из-за дома появилась запыхавшаяся жена. Она стирала белье в каменной ванне за колодцем, и ее платье было забрызгано водой.
Вместо ответа Марио разжал руку, показывая монеты.
Лючия только всплеснула руками.
Марио улыбнулся и подошел к ней, подражая уверенной походке незнакомца.
— Я отнесу сегодня цветы на могилу старику, — добавила Лючия.
Марио кивнул. Он заслужил цветы, этот француз. Умерев на их пороге, он сделал их богатыми. Теперь они смогут не только купить корову, но, возможно, даже останутся деньги еще на одного мула. Их мулу, Лии, было уже шестнадцать лет, и она пошатывалась, когда раз в две недели взбиралась на гору, волоча телегу, полную товара для продажи.
В карете Алекс задумчиво посмотрел на сверток. Он уже ненавидел этот проклятый пакет. Приехав в Париж, он узнал, что дом, который он искал, несколько недель назад был сожжен полицией. Предпочитая не проявлять излишнего интереса, он немедленно покинул город и нанял невзрачного сыщика, чтобы тот вернулся в Париж и выяснил, что произошло и куда исчезли обитатели дома. И это заняло целых два месяца, больше двух месяцев!
Все, что мог сделать сам Алекс, — это притворяться итальянским купцом, интересующимся экспортом французских вин. И вот наконец настал день спасения Брижитт — сестры Люсьена. Спасение девочки прошло гладко как по маслу. Их даже не остановили на границе: скучающий солдат просто махнул рукой, пропуская их.
Слушая рассказ Брижитт о том, как толпа ворвалась в дом Люсьена, как погибли его жена и сын и как спаслась она сама, спрятавшись в куче белья, Алекс почувствовал непреодолимое желание вернуться домой. Конечно, Пиппа с Шарлоттой в Англии здоровы и счастливы. И все же что-то в бледном лице Люсьена, в том, как крепко он прижимал к груди свою сестренку, вызывало в Алексе смертельный страх.
Он заметил, что все время думает о Шарлотте: как она смеялась, когда по утрам Пиппа забиралась к ней в постель и проливала на простыни шоколад; как прикусывала нижнюю губу, когда была поглощена живописью; с каким упорством опровергала его аргументы, когда спорила с ним о решениях, принятых парламентом. Какую гордость он испытывал за них обоих, когда произносил в Палате лордов речь, которая была бы не совсем такой, не обсуди он ее накануне вечером со своей женой. Обсудил, ха? Точнее сказать — дрался из-за нее.
«Я люблю ее, — осознал Алекс однажды утром. — Черт побери, я влюблен в нее!» После этого ледяная стена, которой он окружил свое сердце в браке с Марией, рухнула. Алексу безумно хотелось заключить Шарлотту в объятия, целовать ее всю с головы до ног, пока она не закричит от нетерпеливого желания, и тогда шепнуть ей: «Я люблю тебя». Она заплачет, думал он, мысленно видя перед собой ее большие темные глаза, полные слез радости. Она поймет, что он простил ей все, что было до их свадьбы, что он действительно верит ей. Он даже простил ей, что она не была девственницей, когда они поженились. Он был готов забыть, что она раньше спала с его братом. Алексу так не терпелось поскорее взойти на корабль, отплывающий в Англию, что он не мог усидеть на месте.
Он посещал в Италии виноградники и устанавливал, как позднее оказалось, прибыльные связи с виноградарями, готовыми поставлять в Англию итальянские вина, в то время как делал вид, что его интересуют поставки в Италию из Франции. Эта деятельность служила ему своеобразным прикрытием. Но, даже ведя неторопливые беседы, предшествовавшие в Италии любой сделке, Алекс сгорал от нетерпения скорее вернуться в Англию.
Однако когда он лежал, закинув руки за голову, в душной жаркой спальне, его подчас раздражало собственное нетерпение. Разве он уже не оказался однажды дураком, поверив в то, что женщина может быть честной? С глубоким, обжигающим стыдом вспоминал он весь ужас своего брака с Марией, ее обещания хранить ему верность. Тени его прошлого цинизма прятались в уголках его души, не давая забыть, что и Шарлотта, когда он женился на ней, не была невинна. Можетбыть, это еще одна Мария, охотящаяся за деньгами везде, где только может их получить?
Но чаще всего Алекс видел в своих мечтах благодарную, любящую Шарлотту. Шарлотта — не Мария. Она любит его. Алекс вспоминал, как по ночам ее тело плотно, как перчатка, прижималось к нему. Если он отодвигался от нее, она вздыхала и беспокойно ворочалась, пока снова не приникала к нему. Как она спит без него? Прошло пять месяцев, и она, должно быть, привыкла спать одна, с грустью думал он.
