Ирина Мельникова - Фамильный оберег. Отражение звезды
Айдына усмехнулась:
– Ты прав, но мы должны поговорить о более важном, чем Ирбек. – И посмотрела Мирону в глаза. – Киркей ушел от погони, а ты схватился с джунгарами. Они не щадят чужих воинов! Почему тебя оставили живым?
Мирон обнял Айдыну за плечи, привлек к себе.
– Было дело, навалилась орда. Успел я троих или четверых уложить. Диву даюсь, как меня не прикончили. Видно, спасло то, что не похож на кыргыза. Мигом схватили, связали и потащили к Равдану. А он, к счастью, оказался моим должником. Когда-то я спас от расправы его жену и сынишку. Это долгая история, как-нибудь расскажу. Но все позади, успокойся!
– Отчего же Равдан увел свои войска? Не оттого же, что ты спас его жену и сына? – не отступала Айдына.
Мирон тяжело вздохнул.
– Все тебе расскажи! Ну, слукавил я, схитрил, попросту наврал с три короба. Учти, ради благого дела.
– Не томи душу, говори! – прикрикнула Айдына.
– Словом, я сказал контайше, что ты шертовала русскому царю и теперь дань платишь в русский острог. И если Равдан желает воевать с казаками, то пусть никуда не уходит. Русские служивые, мол, уже выступили на подмогу Чаадарскому улусу. Ждем подкрепление в две тыщи сабель со дня на день… Ну, вот как-то так!
Айдына нахмурилась.
– Но я не собираюсь шертовать орысам, – она гордо вздернула подбородок. – Я знаю, ты подбираешься к моим кыштымам. Это плохо! Это нечестно! Получается, если не джунгары, то орысы захватят наши земли?
– Сколько раз тебе говорить? – устало спросил Мирон. – Эти земли, как были вашими, так ими и останутся. Кочуйте, пасите свои табуны. Но если твой улус придет под руку к русскому царю, никто вас больше не тронет – ни мунгалы, ни джунгары. Ты сама видела, что Равдан ушел со своим войском, потому что ему невыгодно сейчас воевать с русскими. И албан не будете платить, если твои воины станут на защиту границы вдоль Саян-камня…
Айдына промолчала. Казалось, слова Мирона пролетели мимо. Возможно, потому, что сейчас ее волновало другое. Она коснулась пальцем большой ссадины на его лице.
– Не успели зажить старые раны, как появились новые…
Мирон усмехнулся про себя. Вот упрямица! Равдана легче убедить, чем своенравную Айдыну. Но всему свое время!
– Уж такая судьба! – сказал он, улыбаясь. – Но боевые раны зарастают быстрее, чем от кулаков твоих воинов.
– Боги хранили тебя, – тихо сказала Айдына. – Очень сильные боги!
– Я молился и верил, что мы встретимся снова, – Мирон уткнулся лицом в ее волосы. – А еще я соскучился по тебе…
Айдына обняла его, и слова стали вмиг не нужны. Вместо них заговорили сердца, и звучали они убедительнее тысячи ласковых слов.
…Заглянула в дымовое отверстие юрты первая звезда. Отразилась в глазах влюбленных. Нельзя укрыться от всевидящих богов. Только и боги, наверно, крепко завидовали Айдыне и Мирону. Вернее, богиням любви. Ведь им – той же славянской Ладе или кыргызской Имай – не зазорно вселяться в тела любящих людей. Не стыдно незримо присутствовать рядом с их ложем, получать свою долю любви и счастья. Или, кто знает, может, сама Богородица простерла над ними ладонь, оградила от злых глаз своим покрывалом. Пречистая Дева, разве подвластна Она зависти, ибо Всеблага!
Звезда мерцала в загустевшей синеве осеннего неба. А ее лучи, сплетаясь в невидимую колыбель, раскачивали влюбленных и возносили их до небес, словно руки матери, которая лелеет, хранит своих детей и радуется их счастью. Радовалась и Она, наверняка радовалась, ибо все мы Ее дети. А детям прощается все или почти все.
Да возрадуется Богородица! Во имя Ее, не всегда того понимая, соединяются любящие души. Славься, любовь! Славься! Пусть радуются дети, ибо их радость дарит Ей несравнимо больше, чем та доля чужого счастья, которую способны впитать в себя богини любви! Пусть радуются и никогда не знают потерь…
– Теперь ты отпустишь меня? – тихо спросил Мирон. – Пойми, мне нужно в острог. Государева служба…
– Нет! Не сейчас! – Айдына оттолкнула его, и глаза ее наполнились слезами. – Побудь немного… Мне надо тебе сказать…
Она судорожно перевела дыхание, чтобы подавить всхлипы.
– У нас есть обычай… Девушки Чаадара в праздник богини Огня – От Инее бросают в реку цветы. Один раз в год, когда на небе царит Улуг Кюн – Большое Солнце[94]. Если цветы плывут далеко по воде – девушку ждет долгая и счастливая жизнь. Если тонут – впереди скорая смерть…
– Ты тоже бросала цветы? – Мирон приподнялся на локте.
– Да, бросала! Мои цветы тут же попали в водоворот и утонули. Выплыл только один цветок, самый маленький. И он уплыл так быстро, что я не смогла разглядеть, как далеко…
Айдына не удержалась и всхлипнула. Мирон ласково привлек ее к себе.
– Дурочка моя! Чего ревешь? Выплыл твой цветок! Не забивай голову глупостями. – И поцеловал ее в губы. – Скоро утро! Спи давай!
И заботливо накрыл ее одеялом. Айдына уютно устроилась на его плече и быстро уснула, счастливо улыбаясь во сне.
Глава 32
Утро еще не занялось, когда Мирон покинул юрту. Посмотрел на небо. Ярко сияли звезды – значит, днем будет ясно. Под ногами хрустел ледок. Подморозило, и князь сразу продрог. Замедлив на мгновение шаг, он оглянулся. В юрте спала Айдына. И так крепко, что не проснулась, когда он поцеловал ее и, крадучись, ушел. Надолго, если не навсегда!
Но что оставалось делать? Время торопило Мирона. Его ждали дела, ждали друзья, которые не чаяли, наверно, увидеть его живым. А что ж Айдына? Горько с ней расставаться. Горше, чем он предполагал. Но она, если любит, поймет. Поймет и простит…
– Мирон Федорыч! – из кустов выглянул Никишка, махнул рукой. – Все готово! Пошли!
Пригнувшись, они бросились в лес. Затем долго пробирались по узкому оврагу, путаясь в корнях и обдирая руки о голые кусты малины. Где-то журчал ручей, вода гремела камнями, пахло гнилым деревом и прелой листвой.
Наконец, задыхаясь, они выползли из оврага, скатились по откосу вниз и оказались у цели. Енисей нес могучие воды всего в десятке шагов от них. Темнота отступила, когда все было готово к сплаву. Оставалось только столкнуть плот на воду. Шесть корявых бревен, связанных сыромятными ремнями, и две длинные греби. Хлипкое сооружение, но Никишка уверял, что до острога недалеко. Дай Бог, если все сложится благополучно, к полудню доберутся!
Над рекой плыл туман. Утро стояло тихое, но вскоре туман стал медленно подниматься; белые клочья таяли и терялись в сером небе. Ветер промчался над Енисеем, взметая белые гребни волн. Гневно билась могучая река, билась и тяжело дышала, нанизывая на берега желтые комья пены.
Стоило им вступить на плот и оттолкнуться от берега, как река подхватила их и понесла, не позволяя прийти в себя, сообразить, что делать с гребями – тяжелыми и неуклюжими, как совладать с потоком, который так и норовил развернуть плот поперек течения.
