Анита Миллз - Опасная игра
Его черная бровь взметнулась вверх:
— То есть как это?
— Ты начал играть, имея мои пятьдесят девять долларов, верно?
— Ну, допустим.
— И если ты мне их вернешь, останется сто семьдесят четыре, так?
— У меня нет с собой ручки и бумаги.
— А они мне и не нужны. Так вот, на мою долю приходится половина этого выигрыша, а это составляет… — она прикинула цифру в голове… — восемьдесят семь долларов. То есть ты должен мне сверх моих пятидесяти девяти долларов еще восемьдесят семь. А поскольку ты мне уже дал сто семнадцать, с тебя, я думаю, причитается еще двадцать девять долларов.
Он долго и молча на нее смотрел, а затем тщательно отделил от своих денег десятку и двадцатку.
— Ладно, но теперь ты должна мне уже один доллар.
— Благодарю.
— Ты чересчур жесткая женщина, Верена. Иначе ты сообразила бы, что как раз ты мне должна, а не я тебе, за то, что мне пришлось блефовать там, в салуне. Покер, знаешь ли, — это не только карты; это нечто гораздо большее.
— А во сколько ты оцениваешь свою жизнь? — парировала она его выпад и, мило улыбнувшись, добавила: — Надеюсь, больше, чем в двадцать девять долларов?
На это ему, это уж точно, нечего было сказать.
— Знаешь, а ты не имел права брать эти деньги, — продолжала она. — Никакого права. А если бы оказалось, что у него все-таки есть эти пятьдесят долларов?
— Но их же не было.
— В таком случае он был прав? Ты его обманул, так как знал, что у него нет денег на ставку?
— Он мог бы их занять, если бы был уверен в своих картах. Я ведь занял.
— А что, если бы у него все-таки оказались деньги? — продолжала допытываться она. — Что бы ты тогда делал?
— Ты совсем не понимаешь этой игры.
— Ну ладно, скажи мне: если ты всегда выигрываешь, зачем тебе понадобились мои пятьдесят девять долларов? Что скажешь на это?
— Меня ограбили. — И, подняв руку, он показал ей дыру от пули в рукаве. — Посмотри — он испортил мне такой отличный пиджак.
— Тебя ограбили? — отозвалась она слабым эхом, — Да, когда я вчера шел назад. Должно быть, кто-то увидел, сколько я выиграл, ну и решил проводить меня.
— Почему же ты ничего не сказал мне раньше, когда мы… — Она почувствовала, как ненавистная краска заливает ее лицо, и смущенно проговорила: — Когда мы были в твоей комнате.
— Мои мысли были заняты в тот момент кое-чем другим, — произнес он мягко, но, видя, как на ее лице появилось чувство вины, сжалился над ней и добавил: — Ну, скажем, тем, как спасти твою жизнь. И если уж на то пошло, я думаю, ты мне все-таки должна возвратить эти тридцать долларов.
— Ты забываешь про поезд, — напомнила ему она. — И если уж на то пошло, это ты мне должен заплатить за платье как минимум десять долларов.
— Черт возьми, Верена, с тобой не поторгуешься!
Но он улыбнулся, и от этого теплого взгляда у нее по спине побежали мурашки. Чувствуя, как память о его поцелуях заполняет волнами все ее существо, она поспешно отвернула от него лицо. Она не должна ему показывать, как хорошо помнит эти мгновения.
— Что ж, ты ведь знаешь, как говорят в таких случаях о деньгах и дружбе, — сказала она.
— Представления не имею.
— Ну, например: хочешь потерять друга — займи ему деньги.
— А как насчет поговорки о том, что ради друга снимешь с себя и последнюю рубашку? — тут же нашелся он.
— У меня не найдется для этого последней рубашки. Я всего лишь школьная учительница и даже в лучшие времена едва свожу концы с концами. А до Сан-Анджело, а потом назад в Филадельфию предстоит еще долгий путь, и дай бог, чтобы мне хватило этих ста сорока шести долларов.
Все еще боясь встретиться с ним глазами, она двинулась дальше и, дойдя до угла, по диагонали перешла улицу. Он быстро ее догнал и показал на гостиницу на другой стороне:
— «Колумбусский дом» вон там.
— Знаю, но на тот случай, если на дилижанс много людей, я хочу быть первой, когда откроется касса.
— Да ведь еще и шести нет.
— Я все равно не ем бифштексов на завтрак. Тем более сегодня, когда даже думать о еде противно. Меня и так стошнило, а голова просто раскалывается.
Внезапно остановившись как вкопанная, она бросила на него сердитый взгляд и возмущенно проговорила:
— Знаешь, а ты ведь мне соврал насчет виски. Оно оказалось даже хуже вина.
— Ах вот, оказывается, что тебя волнует на самом деле.
— Нет, не это, а то, что ты бросил меня одну, не потрудившись хотя бы предупредить, и к тому же прихватил с собой мои последние пятьдесят девять долларов. Тебе было абсолютно наплевать, что меня могут похитить в твое отсутствие. Знаешь, я даже подумала, что ты от меня сбежал.
Он снова с удивлением поднял брови:
— Каким бы я был идиотом, если бы сделал это без своего «кольта» и без смены белья.
— Но мне было страшно, Мэтью.
В утреннем свете казалось, что ее светло-карие глаза испещрены золотистыми искорками, и он не мог понять, как можно было раньше не замечать их необыкновенной Красоты. У него захватило дух от того только, что он сейчас смотрит в них, и в нем пробуждались мысли, которых он не мог сейчас себе позволить. Чтобы унять бешеное биение сердца, он вынужден был отвести взгляд в сторону.
— Я ведь пообещал доставить тебя в Сан-Антонио, Рена, — наконец произнес он, — и я не знал, как иначе смогу сдержать свое слово.
После всех тягот и неудобств, испытанных Вереной со дня ее прибытия в Галвестон (Боже, неужели после этого прошло всего лишь несколько дней, а не целая вечность?!), гостиница «Менгер-Хаус» в Сан-Антонио казалась приятным исключением. Сам город был довольно старинный и носил явный отпечаток испанского влияния буквально во всем, и прежде всего в красивых старых домах, расположившихся в гуще тенистых садов.
«Менгер-Хаус» находился в самом центре города, на площади напротив знаменитого Аламо[44].
Гостиница и в самом деле была очень приятная, из тех, что обычно встречаются в более цивилизованных местах — с чудесным внутренним двориком, фонтанами, розами, магнолиями, олеандрами. Воздух был насыщен сладкими ароматами, которые, перемешиваясь, ласкали обоняние опьяняющим благоуханием изысканных духов. Здесь удивительно спокойная, безмятежная атмосфера, думала томно Верена, не торопясь выходить из пахнущей розами воды, хотя пора было одеваться к обеду. Неожиданно для себя она оказалась в чудесном оазисе, ожидавшем ее посреди самого утомительного и ужасного путешествия в ее жизни.
В дверь кто-то легонько постучал. Затем послышался голос горничной, произнесшей с сильным акцентом:
— Мисс Геррик! Senor ваш брат, послать вам кое-что. Мисс Геррик, вы есть еще там?
— Да, да — э-э-э — ипо momenta — одну минуточку! — ответила Верена, с неохотой поднимая разомлевшее тело из ванны. Торопливо обернувшись в огромное белое полотенце, она прошлепала босыми ногами к двери и, повернув ключ в замке, слегка приоткрыла ее:
