Элиза Ожешко - В провинции
Не обошлось и без разговоров про долгое отсутствие и долгое молчание Александра. Как-то навестил ее сосед и спросил:
— А где живут родители вашего мужа?
— В Полесье, — ответила Винцуня.
— Ба! — вскричал сосед. — Тогда и не удивительно, почему он загостился! Весело там, весело!
— Вам знакомы те края? — поинтересовалась женщина, не подавая вида, что слова соседа задели ее.
— Как не знать! Мой дядюшка арендовал там имение года три тому назад, в К-ском уезде.
— И родители Олеся там…
— Вот видите, сударыня! Ох и любил я навещать дядюшку, поскольку был тогда холост. Бывало, как приедешь, уезжать не хочется. Там прекрасное общество! Тьма соседей, и все очень гостеприимны, сердечны, богаты, образованны! Весьма образованны, сударыня! К-ский уезд славится своими радушными домами и обществом. Одного лишь там недостает… молодых мужчин. Не то чтобы их совсем не было, но по сравнению с барышнями маловато. И стоит там появиться молодому кавалеру, как его тут же осаждают невесты, выбирай любую, причем там отдают предпочтение тем мужчинам, которые умеют и потанцевать, и повеселиться, и светское обращение знают. Потому что танцы там, сударыня, в каждом доме, право… Ай-ай, увяз муженек ваш, увяз там в гостиных, среди барышень…
Трудно было понять, говорил ли сосед всерьез или издевался над Винцуней за то, что три года назад безуспешно добивался ее руки. Винцуне показалось, что она заметила на его лице злорадную усмешку.
Винцуня гордо выпрямилась и, улыбаясь, спокойно ответила:
— Я очень рада, что мой муж там не скучает. В своем последнем письме он как раз написал, как проводит время, а что загостился, ничуть не удивительно: у родителей тоже свои права…
— Сударыня, да вы просто ангел! Так ко всему легко относиться! — воскликнул сосед. — Но клянусь, я на его месте не оставил бы жену надолго, даже ради родителей…
— А я на месте вашей жены заставила бы вас поехать к родителям, — улыбаясь возразила Винцуня.
Долго они так шутливо препирались, и сосед, уезжая, подумал: «Слепая женщина! Ей-Богу!»
После отъезда бывшего претендента на ее руку Винцуня почувствовала страшную усталость: усилие, потраченное на то, чтобы скрыть волнение во время разговора с соседом, вконец ее утомило; лишь у колыбели ребенка она облегченно вздохнула, а когда девочка, проснувшись, с улыбкой позвала мать, Винцуня схватила ее на руки, прижала к груди и сразу забыла обо всем.
Как-то поздней осенью Винцуня получила из городка N от ксендза приглашение на торжество по случаю открытия больницы. Больница строилась весной и летом, под руководством Топольского и двух других энтузиастов предприятия: ксендза и прибывшего в N врача. Пока ее строили и оборудовали, простому народу разъясняли, как выгодно и полезно для здоровья пользоваться больницей. Владелец корчмы с бильярдом, Шлёма, человек неглупый и более других просвещенный из-за постоянного соприкосновения со шляхтой, по духу своему склонный к новшествам, принял близко к сердцу идею об открытии больницы и ревностно, по мере сил, помогал ее основателям. Шлёма пользовался большим уважением среди своих единоверцев и поэтому смог на них повлиять благотворно. Евреи опасались, что в христианской больнице придется принимать трефные[19] лекарства и еду, Шлёма успокоил их, заверив, что в больнице будут два отделения: одно для христиан, другое для иудеев.
— Ну, если так, то почему бы нам не лечиться в ней? — согласились евреи.
После этого у Шлёма с Топольским был долгий разговор, и, вернувшись домой, трактирщик сказал жене:
— Этот Топольский прямо… прямо…
Он долго искал подходящее слово и наконец нашел:
— Прямо… цимес![20] — и радуясь находке, стал поглаживать бороду.
— Да, — подтвердила жена. — А файнер менч![21]
— Для него не важно, — продолжал Шлёма, — какой ты веры и какое у тебя состояние — еврей ты или христианин, шляхтич или простой мужик; он считает: кто нуждается, тому надо помочь.
После разговора со Шлёмой Топольский переговорил с врачом и сотоварищами по комитету, и было решено устроить в больнице две палаты: одну для христиан, другую для евреев.
В день открытия больницы в костел съехалось много народу; ксендз в своей проповеди упомянул о причине торжества и подкрепил сказанное словами из Евангелия: «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне». Потом он пригласил всех собравшихся к себе в. дом, где стояли скамьи и столы с закусками и напитками.
Вскоре в маленьких комнатах набилось столько народу, что негде было сесть; вновь прибывшие с трудом протискивались к хозяину. Публика собралась самая разнообразная: мужчины и женщины, старые, молодые, средних лет. Жены арендаторов и мелкопоместных шляхтичей были в высоких чепцах с цветными лентами. У молодых женщин и девушек, оттого что они находятся в таком многолюдном обществе, лица горели любопытством и восторгом. Здесь можно было увидеть округлые, румяные физиономии старых землепашцев, с глазами честными, но отнюдь не свидетельствовавшими об уме владельцев. Вокруг дам увивались молодые люди, одетые с претензией на изящество, из тех, что не вылезали из Шлёминой корчмы; но не было недостатка и в умных, толковых людях, таких как ксендз, доктор, Топольский, забавный оригинал пан Томаш и некоторые другие.
Поначалу стоял невообразимый шум, девушки любезничали с кавалерами, хихикали; земледельцы толковали о политике и об урожаях; пан Томаш, по своему обыкновению, высказывал какие-то оригинальные суждения, с чем никак не соглашались его слушатели и бурно возражали. Франек Сянковский громовым басом отпускал комплименты барышням, а заика Рыбинский тщился не отставать от него, но врожденный недостаток мешал ему, и девушки исподтишка посмеивались или улыбались.
На самом видном и почетном месте сидела графиня X., которая на несколько недель прибыла к себе в поместье по каким-то важным делам. Графиня очень уважала местного священника и, получив его приглашение, живо на него откликнулась и приехала. Оказавшись в шляхетско-демократическом окружении, она, казалось, забыла о своем титуле и богатстве и вела себя непринужденно, весело и любезно, чем сразу всех очаровала. Недалеко от графини в кругу молодых женщин сидела Винцуня, одетая с большим вкусом, хотя и скромно. С виду она казалась совершенно спокойной и даже увлеченно разговаривала с соседками, но все ее знакомые тут же отметили, что она очень бледна и осунулась. Когда это замечание дошло до нее, молодая женщина стала вести себя еще веселей и общительней, лишь изредка она взглядывала на Болеслава, который в другом конце комнаты разговаривал с несколькими соседями. Гармония, веселье, сердечность царили вокруг; частые взрывы смеха порой заглушали более серьезную беседу, которую вели в своем окружении графиня, ксендз, пан Томаш и Топольский. Все были очень довольны и настроены благодушно; никто не замечал, что здесь находятся два человека, на чьих лицах временами появляются признаки сильного, хотя и сдерживаемого волнения и которые часто встречаются взглядами, словно их притягивает друг к другу магнитом…
