А. Глебов-Богомолов - Фаворитки французских королей

Впрочем, я свидетель тому, что некоторых из этих хрупких созданий он любил с нежнейшей преданностью и уважением, почитая величайшей честью для себя служить им…

А с другими король занимался любовью, чтобы унизить их…

Он с большим любопытством разузнавал о похождениях светских искусительниц и пытался проникнуть в их мысли и желания. Поговаривают, что иногда он делился любовной добычей со своими наиболее доверенными приближенными. Счастливчики: ведь объедки с королевского стола не могут не быть превосходны на вкус. Дамы, как я знаю, весьма его опасались: он отчитывал их сам или же поручал это королеве- матери [286] — тоже весьма скорой карать и миловать, но… не любившей злоречивых — тех, кто вмешивается в чужую жизнь и сеет там раздор и смущение…

«Этот король [287] , как я уже говорил, привыкший с нежных лет слушать истории про женские проказы (и я сам таковыми его развлекал), не прочь был поведать кое-что и сам — но в глубокой тайне, опасаясь, что о том прознает его матушка, ибо она не желала, чтобы он их пересказывал кому бы то ни было, кроме нее… Даже впервые прибывшим ко двору особам он, встретив их с радушной любезностью, часто мог рассказать о самих столь подробно, что в глубине души они удивлялись, как он все разузнал, — хотя наружно не подавали вида и не признавались ни в чем. Его же их уловки необычайно забавляли; да он не уставал и в прочих, больших и малых, вещах столь превосходным образом находить применение своему въедливому уму, что прослыл самым великим королем из тех, кто последние сто лет правил Францией…» [288].

«Днем своего рождения Генрих III всегда считал 18 сентября 1551 года, хотя в действительности он появился на свет спустя 40 минут после полуночи, т. е. 19 сентября. При крещении получил он имя Эдуар-Александр и титул герцога Анжуйского» [289]. Случилось так, что из «шести выживших в детстве братьев и сестер пятеро умерли раньше Генриха. Лишь Маргарита пережила его и достигла 62-летнего возраста. Она и Генрих, единственные из десяти детей Екатерины Медичи и Генриха II, оставались в живых ко дню смерти их матери — 5 января 1589 года. Все представители последнего поколения Валуа отличались слабым сложением и болезненностью; их страшным бичом был туберкулез, против которого тогдашняя медицина была бессильна. Во время конфирмации 18 марта 1565 года Александр-Эдуар получил в честь отца имя Генрих, а его младший брат Эркюль… спустя год… имя деда — Франциск» [290] .

Напомним читателю, что у Генриха II было четверо сыновей и дочерей. Франциск II, родившийся в 1544 году и объявленный наследником престола в 1547 году, когда его отец занял трон; Елизавета Французская (1545–1568), супруга Филиппа II Испанского; Клотильда (1547–1575), в 1559 году вышедшая замуж за Шарля III Лотарингского, и Карл-Максимилиан (1550–1574) (Карл IX). Пятый сын, Людовик, умер в октябре 1550 года 20 месяцев от роду. Младшими братьями и сестрами Генриха III были Маргарита, по прозвищу Марго (1553–1615), за неделю до Варфоломеевской ночи вышедшая замуж за будущего Генриха IV, короля Франции, и Эркюль (1555–1585), единственный из четырех братьев, так и не ставший королем. Длинный ряд рождений завершился двойней в 1556 году — родились сестры Жанна и Виктория, вскоре умершие.

Сразу вслед за кончиной Карла IX Екатерина Медичи направила губернаторам провинций известие о его смерти. «Потеря, — писала она, — постигшая меня, так меня удручила, что я не желаю ничего другого, кроме ухода и оставления в покое всяческих дел. И все же, побужденная к тому настойчивыми просьбами и увещаниями, я вынуждена принять на себя заботы регентства, дабы своими малыми силами помочь обществу избежать всевозможных треволнений».

В течение трех месяцев она находится у власти одна (с 30 мая по 5 сентября 1574 года), поддерживая всеми силами status quo, чтобы облегчить своему любимому сыну, «своему маленькому орлу» [291] , спокойное и мирное начало нового царствования, а тот, со слов одного венецианского дипломата того времени, «имел острый глаз и душу своей матери» — Questo e l’occhio destro e l’anima della madre, — которая современникам в это описываемое нами время представлялась гением ловкости и притворства. Ей было уже пятьдесят четыре года и все свои последние упования она возлагала именно на герцога Анжуйского, любимого своего сына и, несмотря на явное удовольствие распоряжаться и править одной, с нетерпением ждала его возвращения из Польши.

18 июня 1574 года, спустя пять дней после того, как он узнал о кончине своего брата, король Польский бежал из Кракова, подобно вору и кондотьеру, от наскучившего и чуждого ему венца. Краткость пребывания его в этой стране хорошо показывает, сколь чужды были ему ее язык и нравы. А любимый поэт будущего короля Филипп Депорт [292] , писал:

Польша, прощай! Пустынная страна!Приют снегов и льда печальный,Прощай, страна предвечного прощанья,Чей воздух, вид и нрав отравой мне всегда.Увижу ль вновь тебя, унылая страна.

Генрих среди гордых сарматов жаловался подобно Овидию на брегах Евксинского Понта. И историк Пьер Матье замечает, что «он носил польскую корону на своей голове как некую тяжкую скалу». Самым большим наслаждением изгнанника было писать во Францию, и подчас он посылал с одним курьером по сорок, а то пятьдесят писем за раз. Дело в том, что рано, в пятнадцать лет, познавший женщин из «летучего эскадрона» своей матушки, он был «славным жеребцом» (как говорили о нем Екатерине), но однажды влюбился в красивую и умную Мари де Клев, супругу принца Конде. Позабыв из-за нее красавицу Рене де Рьё, прозванную Красавицей из Шатонёфа, двадцатилетнюю блондинку, в которой сочетались грация и энергичный характер, он впал в чисто платоническую страсть, которая уже за несколько месяцев до его отъезда в Польшу едва окончательно не подорвала его здоровье, ибо привык к постоянной и бурной близости с разными красавицами двора, а в особенности с красавицей из Шатонёфа. Впрочем, та нисколько не собиралась оставлять в покое страдающего герцога Анжуйского. Рене де Рьё продолжала встречаться с ним, желая компенсировать его угнетающе-платонические отношения с мадам де Клев.

Надо сказать, что эта платоническая страсть родилась во время бракосочетания короля Генриха Наваррского и Маргариты Валуа. «После весьма бурного танца вспотевшая Мари де Клев вынуждена была удалиться в соседнюю с бальным залом комнату, чтобы снять рубашку. Через несколько мгновений Генрих, который вел фарандолу, отправился туда же, чтобы вытереть свое лицо. Он схватил рубашку Мари и, полагая, что это салфетка, утерся ею… Тут же, как сообщает летописец, „чувства его взволновались“ и, увидев, что он держал в руке, он почувствовал беспредельную любовь к хозяйке этой благоухающей и еще теплой рубашки.