Моника Бернс - Страсть куртизанки
Рут ощутила горечь этих слов. Возможно, она оправится от унижения, однако едва ли найдет способ излечить свое разбитое сердце. Слегка поклонившись Ротшильдам, она двинулась к раскрытой двери гостиной, чувствуя на себе любопытные взгляды присутствующих.
Достигнув холла, она увидела ожидавшего ее Гаррика. Он быстро подошел к ней, но она отказалась от его помощи. Лакей накинул ей на плечи меховую пелерину, но накидка не помогла избавиться от холода, который пронизал все ее тело до костей.
Она впала в оцепенение, чувствуя себя так, словно ее окунули в ледяную воду. В какой-то степени ее устраивало такое состояние, так как ей легче было переносить прикосновения Гаррика, когда он усаживал ее в карету. Съежившись в углу экипажа, она смотрела в окошко с чувством отчаяния и беспомощности.
Она полюбила его. Полюбила с самого начала, когда сказала себе, что надо быть осторожной, чтобы не потерять свое сердце. Как могла она допустить, что это случилось? Ее отношения с мужчинами всегда были скоротечными. Она знала, что это лучше, чем влюбиться. И все же влюбилась. Как это неосмотрительно с ее стороны!
И хуже всего то, что она полюбила мужчину намного моложе ее. От этой мысли внутри у нее все сжалось. О Боже, что теперь делать? Закрыв глаза, она молилась, чтобы этот вечер скорее кончился. Ей хотелось найти убежище в каком-нибудь отдаленном месте, где она могла бы, свернувшись калачиком, переждать, когда утихнет боль.
Однако она не могла нигде уединиться, пока не решит как быть с Гарриком. Она не сомневалась, что он будет настаивать на продолжении отношений, хотя считала, что их связь себя исчерпала. Карета двинулась вперед, и Рут напряглась, когда Гаррик наклонился к ней.
— Ты беременна?
Этот вопрос шокировал ее, и она, резко повернув голову, посмотрела на него. Он выглядел серьезным. Она была готова одновременно засмеяться и заплакать. Мысль о возможности забеременеть от него всегда сопровождалась душевной болью, так как она знала, что не способна родить ему сына или дочь. И это крайне удручало ее.
— Я слишком стара, чтобы иметь ребенка, — отрывисто сказала Рут.
— Не говори глупости. Разумеется, ты все еще можешь иметь детей. Вопрос в том, могу ли я... — В голосе его прозвучала такая печаль, что сердце Рут сжалось от жалости к нему, несмотря на ее униженное состояние и душевную боль.
— Я уверена, когда найдешь молодую невесту, ты произведешь на свет много детей. Не сомневайся!
Мысль о том, что Гаррик может связать свою судьбу с другой женщиной, была крайне неприятна ей, и Рут сама почувствовала в своем голосе обиду. Гаррик взял ее руку, и Рут замерла, ожидая ощутить знакомый трепет, но ничего подобного не произошло. Она по-прежнему оставалась в состоянии оцепенения. Это была ее единственная защита от пламени, которое его прикосновение всегда порождало в ней.
— Проклятие. Перестань подчеркивать свой возраст. Он ничего не значит для нас, — упрекнул ее Гаррик, хотя, видимо, чувствовал, что в их отношениях не все так безоблачно.
— Возраст имеет для нас значение. Ты обманул меня.
— Обманул? Каким же образом? — Он крепко сжал ее руку.
— Ты заставил меня поверить, что ненамного моложе меня. Однако миссис Кэмптон любезно открыла мне глаза на истинное положение дел сегодня вечером. Она сказала... она сказала, что у нас разница в возрасте двенадцать лет. — Рут вновь почувствовала неприятные спазмы в животе и, едва сдерживая слезы, высвободила свою руку.
— Господь всемогущий, — прохрипел Гаррик. — Луиза Кэмптон злобная сука, а разница в нашем возрасте ничего не значит.
— Кто из нас теперь говорит глупости? Мы оба знаем, каково мнение людей о женщине моих лет, которая имеет близкие отношения с мужчиной твоего возраста. — Рут содрогнулась от холода и плотнее запахнула накидку в тщетном стремлении согреться. — Газеты постоянно осуждают меня, хотя раньше почему-то не упоминали о разнице в годах.
— Да, до этой недели они воздерживались, — произнес Гаррик сквозь стиснутые зубы. Рут, тяжело дыша, посмотрела на него, а он фыркнул, недовольный собой. — Когда Долорес однажды показала мне касающуюся тебя статью, я сказал ей, чтобы она избавилась от нее.
— На этой неделе газету «Таун ток» подавали мне каждое утро вместе с завтраком.
— Кроме одной.
Рут нахмурилась, вспомнив утро, о котором он говорил. Он удивил ее тогда тем, что присоединился к ней в ванной. Это было приятное воспоминание, на мгновение сумевшее отвлечь ее от горестных дум. Он не обманывал ее, он умело действовал в личных интересах. Рут в смятении посмотрела на него, когда карета, дернувшись, остановилась. Сегодня вечером ничего бы не произошло, если бы он был честен с ней.
Да, ничего не случилось бы, потому что она прекратила бы с ним всякие отношения, как только узнала бы правду. Она не стала бы дожидаться, когда кто-нибудь вроде Луизы сделает ее посмешищем. Однако это случилось и она намерена порвать с ним отношения сейчас же.
Ее сердце сжалось от этой мысли. Расставание само по себе тягостно, но еще труднее отказаться от Гаррика, сознавая, что любишь его.
Сделать это тяжелее даже, чем было просить отца навестить ее мать накануне смерти. Рут снова ощутила тошноту и резко открыла дверцу кареты.
Она подобрала юбки, чтобы не споткнуться, и поспешила по ступенькам крыльца к входной двери, которая медленно открылась перед ней. В мягко освещенной прихожей Рут протянула накидку Симмонсу и посмотрела на лестницу. Ей хотелось поскорее уединиться в своей уютной спальне, но она понимала, что это будет ужасной ошибкой. Интимная обстановка ее комнаты, в конце концов, на руку Гаррику. Он продолжит настаивать на своем, хотя она дала ясно понять, что намерена прекратить всякие отношения с ним.
Не придумав ничего иного, она быстро вошла в гостиную. Рут редко пила что-либо кроме вина, но в данный момент крепкий коньяк должен придать ей уверенность, в которой она нуждалась, чтобы выиграть сражение. Ее нервы были натянуты до предела, и когда дверь гостиной с грохотом закрылась, она вздрогнула, но не повернула головы. Вместо этого Рут дрожащими руками налила коньяку в бокал и залпом выпила его. В результате она закашлялась, прижимая руки к груди, пока спазмы не утихли. В этот момент сильные руки крепко обняли ее, привлекая в теплые объятия.
— Черт побери, Рут. Нельзя так пить коньяк, — упрекнул он с явным недовольством.
Его тепло согрело ее быстрее коньяка. Оцепенелость медленно отступила, и она вдохнула всей грудью его характерный запах сандалового дерева. Боже, от него всегда исходил такой восхитительный аромат. Когда он держал ее вот так, она чувствовала себя в безопасности, и ничто не могло причинить ей вред.
