Сандра Хилл - Преступный викинг
Скорее всего он имел в виду ее необычную внешность, но если он увидит ее рядом с Селиком, то сразу все поймет, потому что им с Селиком никак не удавалось скрыть влечения друг к другу, которое было заметно даже детям.
— Скажи отцу Теодрику, что я увижусь с ним завтра, и мы обсудим лихорадку и вакцинации, о которых я говорил. У меня будет достаточно времени, поскольку отец Этельвульф не сможет сопровождать меня.
— Что? — спросил Селик, поднимая глаза от сумки с едой, которую он тем временем осматривал. — Почему я не смогу прийти с тобой?
— Ты будешь записывать свои наблюдения. Для нашего трактата. Понятно?
Он отмахнулся.
— Я могу сделать это в другое время. Ладно, обсудим это позже. — И он повернулся к отцу Бернарду. — Сейчас я хочу знать, кто отвечает за объедки, которые ты дал брату Годвайну как плату за работу?
Рейн с удивлением повернулась к Селику. Она не подозревала, что он знает о протухшей еде, которую монахи посылали сиротам.
Лицо отца Бернарда стало пунцовым.
— Это не плата, а дар. Монастырь милостив к сиротам.
— Ты говорил, Берни, что лекарское мастерство брата Годвайна бесценно?
— Нет, я никогда такого не говорил. Но это совсем неплохая еда для несчастных, — защищаясь, пробормотал он. — По крайней мере, мы едим не лучше.
— А, тогда другое дело, — сказал Селик со смирением, притворность которого Рейн уже хорошо знала. — Тогда ты с удовольствием съешь кусочек.
Он сунул руку в полотняную суму и вытащил большой кусок мяса, вонь от которого наверняка достигла небес.
Отец Бернард отпрянул, но Селик шагнул к нему, пихая ему в лицо испорченной свининой.
— Селик, — окликнула его Рейн, благодарная ему за то, что он защитил ее, но боявшаяся чрезмерного внимания к своей персоне.
Не обращая никакого внимания на оттаскивавшую его Рейн, Селик проговорил ледяным тоном:
— Никогда больше не смей давать брату Годвайну протухшие объедки. Брось это в выгребную яму. Такое и собака есть не станет.
Он гневно оттолкнул трясущегося монаха, схватил Рейн за руку и потащил ее прочь.
— Селик, мы должны принести что-нибудь домой. Детям. Там наверняка не все протухло.
— Нет! Ты не нищая, чтобы принимать милостыню от скупых церковников. Я куплю все, что надо.
И, к радости купцов Йорвика, он сделал это. В конце концов ему пришлось нанять повозку, чтобы доставить замечательные продукты в усадьбу — свежее мясо, десять живых связанных цыплят, молоко, овощи, яблоки, мед, муку.
— Селик, люди удивляются, откуда у монаха так много денег, — беспокойно прошептала Рейн, когда он в очередной раз достал мешочек с монетами.
Он ответил ей достаточно громко, чтобы торговец тоже услышал:
— Брат Годвайн, ты вправду огорчен, что я украл деньги епископа, которые он копил на драгоценные каменья для своего нового облачения?
Она искоса поглядела на него, а он продолжал как ни в чем не бывало:
— Даже ты должен признать, что сироты не могут есть золото и изумруды.
Купец пробормотал вполголоса:
— Проклятые монахи! Заботятся больше о драгоценностях, чем о бедных.
Чтобы показать свое отношение к «ворам», он кинул им лишнюю пару хлебов.
— Смотри. И от меня есть польза, — похвастался Селик, когда они свернули к лавке Эллы.
Рейн не могла не улыбнуться, и Селик тоже улыбнулся ей своей неотразимой улыбкой. Ее сердце переполняла любовь к нему. Она хотела кричать о ней, чтобы все знали, как сильно она любит прекрасного викинга. И в то же время ей хотелось хранить ее втайне ото всех. Это была любовь на всю жизнь. На тысячу жизней!
Неужели для этого она была послана в прошлое? Она-то думала, что послана спасти Селика, но, может быть, эта любовь — Божий дар. Если так, то чем она может помочь своему возлюбленному?
Любовью.
Рейн поежилась, вновь услышав голос.
Любовью? Как это? Как любовью спасти Селика?
Любовь рождает любовь, дитя. Любовь рождает любовь.
Рейн застонала.
— Опять ты как-то странно смотришь, милая, и бормочешь. Говоришь с Богом?
Рейн недовольно стрельнула в него глазами, сердясь на него за излишнюю наблюдательность.
— Да. И он передал мне сообщение для тебя.
— Правда? — рассмеялся Селик. — Только не говори, что и я, и Убби отмечены посланиями Всевышнего.
— Не смейся.
Они уже добрались до лавки Эллы, и Селик собирался открыть боковую дверь, как вдруг спросил:
— Что же это за послание? Он хочет наказать меня за то, что я пашу на девственных полях одного из его ангелов?
Рейн недовольно покачала головой.
— Вот что сказал Бог, милая: «Пусть плохой мальчик Селик лучше держится за свои штаны, потому что я посылаю к нему любовную лодку». — Селик рассмеялся и обнял ее за плечи.
Рейн не в силах была противиться ему и тоже рассмеялась. Обернувшись, они увидели, что Элла и все работники в ее лавке стоят, разинув рты и уставившись на них круглыми глазами.
— Монахи обнимаются. О Господи! — воскликнула, испуганно крестясь, веснушчатая девчушка.
— Теперь Всемогущий нашлет чуму на эту лавку за то, что мы терпим такое! — воскликнула другая женщина. — Это будут жабы. Я слышала, Господь посылает жаб в наказание. Все так говорят.
— Не потерплю таких монахов в моей лавке, — крикнула с чувством Элла, приближаясь к ним с метлой в руке.
Только когда она встала рядом, Рейн увидела по ее глазам, что она их узнала, и теперь притворяется перед работниками.
— Идите-ка в заднюю комнату. Там скажете, что вам надо. И побыстрее убирайтесь отсюда… содомиты.
Она закрыла дверь своего «офиса» и смерила их яростным взглядом.
— Вы ненормальные? Хотите испортить мне все дело? Если люди узнают, что я поощряю подобный разврат, они побегут от меня как черт от ладана.
Селик откинул капюшон и сел на высокий стул, посмеиваясь над Эллой.
— Не думай, что можешь соблазнить меня своей дурацкой улыбкой, — проворчала Элла. — Я уже вышла из того возраста, когда влюбляются в мужчину, если он встает перед тобой на колени или если он безбожно красив.
— Это я безбожно красив? — спросил Селик, моргая длинными ресницами.
— Не ты. Ты безбожно глуп.
— Элла, ты сказала Убби, что я отдам его тебе, если ты мне поможешь? — спросила Рейн.
Элла покраснела.
— Ну и что, если сказала? Мне надоело ждать, когда ты выполнишь свое обещание.
— Я обещала, что замолвлю за тебя словечко, но я не обещала принести его тебе на серебряном блюдце.
— А я возьму его и без серебряного блюдца. Спасибо!
— Если две женщины ругаются, мы вряд ли покончим с делами и вернемся в наш сумасшедший дом до темноты!
Целый час они выбирали теплую шерстяную ткань для детских туник и рубашек, полотно для крошечных сорочек и набедренных повязок, пряжу для чулок и взяли даже немного хорошего шелка из Дамаска, на этом Селик особо настаивал, чтобы приодеть Рейн. Элла сказала, что упросит соседей-обувщиков сшить дюжину пар детских ботинок. Все это должно было быть доставлено в его поместье через несколько дней.
