Ожерелье княжны Гальшки - Алесь Мартинович
Когда остались вдвоем, поначалу также старалась быть учтивой, не подавая вида, насколько неожиданный гость ей противен:
— Если вы не против, прикажу накрыть стол.
— Можно и позже, а теперь разве только легкого вина, — ответил граф, не скрывая, как ему приятно находится с ней рядом. — В твоем присутствии, мое очарование, и так голова кружится.
— Может быть, граф вчера хорошо выпил?
— Как вы могли, княжна, так подумать? — искренно воскликнул Гурко. — К тебе я только со свежей головой и чистыми чувствами.
— Марыся, — позвала она, а когда горничная появилась, приказала: — Легкого вина нам.
— Ваша горничная? — спросил Лукаш, когда Марыся отправилась за вином.
— А граф не знает? — в голосе Гальшки почувствовалась ирония.
— Видел как-то во дворе, — спокойно ответил Гурко.
— И только?
«Неужели о чем-то догадывается? — мелькнула мысль. — Или Марыся проговорилась? Надо не выдавать себя».
— Ревнуешь? — улыбнулся он довольно.
Этот вопрос застиг Гальшку врасплох. Она опешила, не зная, что и ответить. Гурко только это и надо было.
— Если ревнуешь — значит, любишь, — обрадовался.
— Вы так считаете? — с трудом выдавила из себя.
Лукаш решил, что время переходить к главному, ради чего приехал. Но, прежде напомнил:
— Никто, кроме тебя, мне не нужен.
— Слышала уже, — княжна ответила безразлично, словно это касалось кого-то другого.
Ей надоела эта игра, понимала, необходимо прямо заявить Гурко, что своего решения менять не собирается, — ему никогда не быть ее мужем. В то, что мать дала согласие на брак, не верила. Если бы было так, не удержался бы, привел веские доводы в свою пользу. Не может такой недалекий человек долго молчать. А Гурко делал это специально. И момент настал открыть свои намерения.
— Хорошо, что вы помните, как я к вам отношусь, — сказал Лукаш.
— Но вы, видимо, забыли, как я к вам отношусь? — Гальшка повысила голос.
— Это уже не имеет значения.
— Что-либо изменилось?
— Ваша мать дала согласие! — победно заявил Гурко.
После сказанного он ожидал чего угодно, но не мог представить, что Гальшка отнесется так спокойно.
— Граф, подождем возвращения матери из Кракова, — она своим внешним безразличием старалась не выдать того, что происходило в душе.
— Нет смысла, — возразил Лукаш.
— Чем вы докажете, что моя мать приняла такое решение?
— Этим! — Гурко достал из кармана ожерелье.
— Где вы его взяли?
— Она передала его мне.
— Зачем? — машинально спросила Гальшка. Мелькнула мысль, что, возможно, Гурко украл его, но этот вариант отпадал. Граф в ее комнату никогда не заходил. Это могла сделать Марыся…
Лукаш осознавал, какие сомнения одолевают княжну, поэтому понял, что время расставить все точки, а сделать это нужно убедительно.
— Беата, отъезжая в Краков, взяла ожерелье с собой, — объяснил он.
«А ведь и правда… — подумала Гальшка. — Когда я после отъезда матери заглянула в сундучок, то ожерелья там не было, лежал только перстень. Шум поднимать не стала, надеялась, что оно обязательно найдется. Получается, что мать взяла его».
— А в Кракове, — продолжал Лукаш, — когда король заявил, что свое решение отменять не собирается, твоя мать согласилась, чтобы ты стала моей женой.
— Могла бы приехать и все сказать! — Гальшка не хотела верить в то, что произошло.
— Решила подольше побыть там. Да и разве ожерелье не является доказательством согласия?
Возможно, если бы Гальшка была не столь экспрессивна, меньше поддавалась эмоциям, отнеслась бы ко всему более спокойно, заявила бы графу, что спешить с венчанием не стоит. Но не смогла совладать с собой, вспыхнула, покраснела.
Родная мать в очередной раз предала. Не приняла во внимание, что Гальшка и слышать о Гурко не желает. Да разве думала она когда-либо о дочери? Что ж, пусть будет так. Еще неизвестно, кому хуже будет, когда выйдет замуж за графа.
— Для меня слово матери — закон, — обреченно сказала она Лукашу. Но покорность была обманчивой. Ее настроение могло меняться несколько раз на день, а поведение заранее невозможно было предугадать.
Гурко, боясь, что Беата вернется из Кракова преждевременно, с венчанием поспешил, чтобы по возвращении поставить Острожскую перед фактом. Пусть возмущается, пусть грозит, ничто уже невозможно будет изменить. Если потребуется, король на помощь придет. Никто и никогда не сможет отнять у него Гальшку, его законную жену.
Во время венчания княжна вела себя так, словно кто-то другой, а не она, идет под венец. Опустив голову, не слушала ксендза, думала о своем. Мысли были нерадостными. Понимала, что поступила опрометчиво, сразу же согласившись. Лучше было бы дождаться возращения матери. Но ничего уже нельзя было изменить. Так и простояла до конца венчания в глубоком раздумье, не замечая присутствия Гурко.
Ему же было не до того, чтобы пытаться узнать, что на душе у невесты. Главное свершилось. Если о чем и думал, так не столько о ней, как о богатствах, которые после венчания станут его. Это приносило такую большую радость, что, если бы появилась возможность, запел бы.
Свадьбу организовал с размахом. Его мало интересовало, что Гальшка не слишком веселая. Придерживался принципа: стерпится — слюбится. А не слюбится, переживать из-за этого не нужно. Можно и без любви получать радость от семейной жизни.
Однако трудности во взаимоотношениях с княжной возникли в день свадьбы, когда подгулявшие гости начали расходиться в отведенные им комнаты, а некоторые вовсе засыпали за столом. Сопровождая ее в спальню, хотел сразу войти сам, но она остановила:
— Обожди.
Это огорчило, однако настаивать не стал, тем более супруга успокоила:
— Придешь позже… Очень устала.
— Ладно, — согласился Лукаш.
Выждав, как ему показалось, нужное время, направился к спальне жены. Взялся за ручку двери, но она не открывалась. Решил, что, возможно, появились какие-то неполадки в замке, поэтому еще раз дернул ручку. Она проворачивалась свободно. Значит, дверь заперта изнутри.
Чтобы не поднимать лишнего шума, осторожно постучал. Тишина. Постучал еще раз, для верности приложил ухо к двери. Создавалось впечатление, что в спальне никого нет, но Лукаш точно знал, что жена там.
— Гальшка, — прошептал он, — открой.
Тишина.
— Это я…
Тишина.
Дернул сильнее, потом опять постучал.
— Открывай, — закричал он.
— Не открою, — наконец послышалось за дверью.
— Ах, так! — взорвался Гурко. — Я выбью дверь!
— Я тебе не жена!
Гурко взревел, немного отбежав от двери, с размаху ударил по ней. Дверь зашаталась, но устояла. Лукаш повторил. На этот раз дверь распахнулась. Он влетел в спальню. Испуганная Гальшка забилась в угол.
— Не жена мне?! — Лукаш ударил ее по лицу.
— Не жена! — в порыве выкрикнула девушка.
— Получай! — граф ударил кулаком ее в живот.
Гальшка повалилась на пол.
— Поднимайся! — закричал.
Она с трудом
