Эльза Вернер - Архистратиг Михаил
Молодая женщина молча выслушала Рауля, и между ее бровями залегла недовольная складка. Можно было подумать, что такой исход ей вовсе не желателен.
— Не так бурно, Рауль! — сказала она. — Ты сам признался мне, что твой дед никогда не даст согласия на наш брак, а ведь ты всецело зависишь от него.
— В данный момент — да, но в будущем я все равно стану владельцем майората, и это у меня не может отнять никакое завещание. Таков закон в нашем роду, и ты это знаешь!
Элоиза очень хорошо знала это, но она знала также, насколько незначительны соразмерно с ее аппетитами доходы с майората. Она не забыла происшедшего несколько месяцев тому назад разговора с Анри, и картина, нарисованная ей тогда братом, жизнь в заброшенном провинциальном имении мало прельщала женщину, которой дышалось свободно только в шумном обществе, в жизни среди роскоши и наслаждений.
— Ну, так будем надеяться на будущее, — уклончиво сказала она. — Настоящее довольно неблагоприятно для нас. Не только семейный разлад, но и политические причины грозят разлучить нас.
— Разлучить? — воскликнул Рауль. — Но почему?
— Ну, ведь само собой понятно, что мы не останемся здесь, если война и в самом деле будет объявлена, а мой брат тоже считает войну неизбежной. Как только наше посольство уедет из города, мы последуем за ним. Анри уже предупредил меня, чтобы я была готова к быстрому, неожиданному отъезду.
— Так и пусть он уезжает, а ты оставайся! Тебя я не пущу. Я знаю, что требую от тебя жертвы, но подумай, чем я пожертвовал тебе! Потерять еще и тебя вдобавок — нет, этого я не перенесу! Ты должна остаться!
— К чему? — резко спросила молодая женщина. — Уж не для того ли, чтобы видеть, как генерал настоит на своем и заставит тебя пойти с оружием в руках против Франции?
Рауль судорожно стиснул руки.
— Элоиза, не приводи меня в отчаяние! Если бы ты только знала, что мне уже пришлось и что еще предстоит перенести! Дедушка... со вчерашнего дня он не сказал со мной и десяти слов, но его взгляды, тон, манеры — все заставляет вскипать всю кровь во мне! Он показывает, что глубоко презирает меня! Мать, со стороны которой я никогда не знал прежде ничего, кроме любви и ласки, осыпает меня теперь упреками. Анри хочет уехать... Теперь и ты говоришь о разлуке, и я должен остаться один, в то время как на меня наседают со всех сторон? Нет, я не перенесу этого!
Он кинулся в кресло, и весь его вид действительно свидетельствовал о полном отчаянии.
Элоиза смотрела на него с недовольством. Она чувствовала некоторое презрение к этому юноше, который был смел до безумия, в любой момент готов на самую сумасбродную выходку, и колебался, словно тростинка на ветру, каждый раз, когда следовало проявить моральную твердость.
— Но разве мы непременно должны расстаться? — тихо спросила она. — Ведь это зависит только от тебя, Рауль!
Он удивленно взглянул на нее.
— От меня?
— Конечно! Ни я, ни Анри не можем остаться здесь. Но мы знаем, что ты душой наш, что одно лишь насилие удерживает тебя. Ну, так вырвись из-под гнета этого насилия, поезжай с нами во Францию!
— Да понимаешь ли ты, что ты говоришь! — крикнул Рауль, вскакивая с места. — Теперь, накануне войны? Ведь это было бы изменой!
— Это было бы лишь мужественным, разумным решением, отважным признанием истины! Если ты останешься здесь, то будешь лгать самому себе и другим. Чем ты пожертвуешь, уезжая? Страной, где ты оставался чужим и останешься им вечно? Положением, которое стало для тебя невыносимым? Дедушкой, с которым ты находишься в открытой вражде? Единственный человек, с которым тебе приходится считаться, это твоя мать. Но если теперь она и осыпает тебя упреками из-за того, что все ее планы потерпели крушение, за решение уехать она не будет в обиде на тебя!
— Меня зовут Штейнрюк! — мрачно сказал Рауль. — Наверное, ты забыла об этом, Элоиза?
— Да, так зовут тебя по имени, но по существу ты — Монтиньи с головы до пят! Ты столько раз хвалился этим перед нами, почему же отказываешься теперь? Неужели весь твой образ мыслей и действий определяется одним только именем отца? Неужели кровь матери не имеет никаких прав? К ее стране, к ее народу страстно влечет тебя эта кровь, и тебе хотят вменить в преступление то, что проистекает из священнейшей власти законов природы... Тебя хотят заставить с оружием в руках ринуться на нас... Вот это предательство... Неужели ты сам не понимаешь этого?
Рауль отвернулся от соблазнительницы, как бы не желая слышать ее слов, но в то же время какой доступ к его сердцу находили ее доказательства! Ведь это были его собственные мысли, которые постоянно мучили его, от которых он никак не мог отделаться. Единственное, что могло парализовать ядовитое действие этих дум, было сознание своего долга, однако именно таким сознанием юный граф не обладал. Обязанность, долг — все это были для него лишь призраки, тяжелый гнет, и подобное восприятие долга должно было сдерживать его теперь.
— Перестань, Элоиза! Я не могу, не смею слышать то, что ты говоришь!.. — мрачно сказал он и, вдруг выпрямившись, с внезапным приливом энергии твердо заявил: — Да я и не хочу слушать это! Прощай!
Он повернулся, собираясь уйти, но молодая женщина подбежала к нему и схватила за руку. Ее голос зазвучал вкрадчивой лаской, и опять чаровал его так хорошо знакомый пленительный взгляд.
— Пойдем с нами, Рауль! Ведь ты погибнешь этой несчастной борьбе с самим собой! Да, ты погибнешь, а я... Неужели ты думаешь, что разлука будет легка для меня? Что я буду меньше страдать, чем твоя мать, зная, что ты находишься в рядах наших врагов? Бежим с нами во Францию!
— Элоиза! Оставь меня!
Рауль сделал еще попытку освободиться от нее, но напрасно. Словно змея-искусительница все теснее обвивала его своими кольцами.
— Ведь непреклонный старец сумеет заставить тебя подчиниться его воле, как это удавалось ему всегда! — продолжала она. — Вырвись из-под его власти, прежде чем он приведет в исполнение свою угрозу! Война еще не объявлена, у тебя есть еще полная свобода действий! Возьми отпуск в министерстве — все равно, под каким предлогом! Если ты будешь далеко, если приказ уже не сможет захватить тебя, то...
— Никогда! — крикнул Рауль, чувствуя, что готов пасть и что его сдерживают лишь жалкие остатки чувства чести. — Никогда! — повторил он, вырываясь из рук француженки. — Я буду не в силах жить с сознанием, что нарушил долг чести, даже около тебя, Элоиза, даже около тебя!
Он бросился к двери и на пороге столкнулся с Анри, возвратившимся домой.
— Куда так стремительно, Рауль? — спросил Клермон. — Неужели у тебя нет свободной минуты для меня?
