А. Айнгорн - Огненная лилия
Теперь Онор не могла ошибиться, и когда она услышала знакомый крик сойки, то первым делом бросилась к окну и распахнула его настежь. Ее комнатка находилась на первом этаже и окном выходила на заброшенный пустырь. Онор подождала, и ждать пришлось недолго. Не прошло и минуты, как Волк перебрался через пустячное препятствие и оказался внутри. Он выглядел побледневшим и усталым.
Онор не спрашивала, как он разыскал ее, и не спрашивала, как он решился придти в город, полный людей, столь недоброжелательно настроенных.
Она обрадовалась со всей доступной ей силой, мгновенно простив ему свои недавние страдания на грязной кухне.
— Закрой окно, — проговорил он, присаживаясь на край ее жесткой кровати. Она поспешно кивнула, задвинула щеколду и опустила жалкие занавески. Затем она обернулась и обнаружила, что Волк заснул, одной рукой прикрыв глаза от света, другая же бессильно свесилась вниз, касаясь пола кончиками пальцев. Онор замерла; обида, гнев всколыхнулись в ней, но ненадолго, сменившись острой, ноющей, как рана, жалостью. И нежность с привкусом горечи затопила ее сердце. Она сидела около него в течение долгой-долгой ночи, с жадностью скряги собирая мгновения, когда он был рядом. Она осторожно подняла его руку и прижалась к ней щекой, и сидела так в смутной полудреме, надеясь оттянуть неминуемое приближение утра.
А рано утром он снова ушел, и ей ничего не оставалось, кроме как отпустить его.
— Все скоро кончится, — обещал он ей уходя. — Гуроны будут воевать на стороне Франции, и наши народы станут братьями.
Его слова утешения только пугали ее еще сильнее.
— На стороне Франции против кого?
— Гуроны помогут франкам воевать с английскими воинами, взамен франки помогут одолеть алгонкинов, — серьезно пояснил он. Ей хотелось завизжать.
— Я не верю, Волк, — простонала она.
— Они дали слово чести.
Он верил им! У Онор голова пошла кругом. Он верил французам, и в голове у него не укладывалась возможность, что те только ищут способ подставить индейцев под пули вместо себя. А она не умела втолковать ему, что им ничего не стоит солгать. Он не был ни глуп, ни наивен, он всего лишь мерил людей по своей мерке, мерке, где честное слово ценилось дороже всего золота мира.
Они не виделись несколько недель, потом он пришел за ней. Как ни стыдно ей было, Онор расплакалась, увидев его вновь.
— Забери меня отсюда, — молила она. — Я не могу так больше. Лучше попасть под случайную пулю, чем гнить тут заживо. Посмотри на мои жуткие руки, посмотри на меня, Волк! Это уже не я, Тигровая Лилия, это вьючная скотина, которая смиренно тащит свое ярмо. У меня не осталось ни мыслей, ни желаний, мне все становится без разницы — я устала, я не могу так жить.
Она уже практически готова была покинуть его, если он не согласится, до такого состояния она дошла. Но он согласился.
— Хорошо, Тигровая Лилия. Я возьму тебя с собой.
— Возьмешь? — она задохнулась от радости. — Правда, возьмешь?
Он сдержанно кивнул.
Онор бросилась к нему на шею, сияя от облегчения, но тревога вернулась, не дав ей и минуты насладиться покоем. Что-то не так было с Волком, она еще не вполне осознала что, но не так. Она почувствовала, — то, что творилось у него в душе, нашло отклик в ее сердце, и в душе у него была тьма. Она отпрянула.
— Что случилось, Волк?
— Пойдем, Лилия, поговорим по дороге.
Он не отрицал… Онор больше не нуждалась в словах.
Они покинули ненавистный Онор Соун-Крик, и скоро углубились в лес. Там она, еще недавно дрожавшая от каждого шороха, чувствовала себя теперь почти как дома. После душной жаркой кухни, где она работала, она думала, что попала в рай.
Когда ей наконец удалось вытянуть из Волка несколько скупых слов, она узнала, что его племя потерпело жестокое поражение от английского отряда, и теперь гуроны являлись одним из самых малочисленных племен во всем Новом Свете. Несколько десятков уцелевших — вот и все, что осталось от грозного лесного народа. И еще воспоминания…
Она не посмела высказать вслух свою радость, что видит его среди живых, но в душе она дорожила только его жизнью. Она страдала, потому что страдал он, но сама она не испытывала ничего к его соплеменникам. Она не ругала себя за бездушность. У нее не хватило бы сил сопереживать всем. Она не утешала Волка, — его обидели бы ее утешения. Она молча приняла очередной удар судьбы.
Уже на другой день Онор начала сожалеть об аде, которого лишилась. По крайней мере, это был теплый ад, где не было пронизывающего ледяного ветра. Она ежилась от холода, вздрагивая от каждого порыва ветра. Волк отдал ей свою бобровую накидку, но она все равно стучала зубами. Она жалась к нему, как замерзший птенец, измученная и несчастная.
— Оленьи следы, — заметил Волк, внимательно разглядывая землю. Онор проследила за его взглядом и ничего не увидела.
— Где?
— Вот, смотри, — он показал ей носком мокасина на отпечаток. Теперь она заметила его и равнодушно кивнула.
— И что?
Волк терпеливо пояснил:
— Видишь, какой слабый след и как далеко до следующего? Олень мчался во весь дух. Мчался от охотника. Иди за мной, Лилия.
Она уныло поплелась за ним. Она устала, и ей было безразлично, хоть бы за оленем гнался сам дьявол. Они следовали вдоль оленьего следа, пока не догнали самого охотника. Волк, казалось, был удовлетворен. Охотником оказался индеец, чью голову венчал длинный хвост волос, украшенный беличьими лапками. Он был высок, даже выше Волка, и выглядел сильным и недружелюбным. Впрочем, один только недружелюбный вид давно уже не смущал Онор, хотя бы потому, что и сам Волк не выглядел безобидным, но она к нему привыкла — такому.
— Это ирокез, — сказал Волк Онор, словно это что-либо объясняло. Она хотела переспросить, но не успела.
— Что делает ирокезский воин на чужой земле? Или его собственная земля больше не богата лосями и оленями?
— Ирокезским воинам не требуется разрешение, чтобы ходить, где им нравится, — отпарировал индеец. — А что гурон делает в обществе бледнолицей скво? Нанялся к ней в услужение?
— Гуроны были и будут свободным народом, когда о ирокезах не останется и воспоминаний.
У Онор появилось подозрение, что эта словесная перепалка нечто вроде разминки. Она оказалась права.
— Так ли смел гуронский воин в бою, как в речах? Или во время битвы он отсиживается с гуронскими скво в лесу?
— Я готов. Но ирокез, видно, не спешит принимать бой.
— У меня нож, — предупредил ирокез, предъявляя оружие. — Если у тебя нет, я брошу свой.
— Оставь. У меня есть чем биться с тобой.
Онор начала думать, что сходит с ума. Ей казалась забавной эта ситуация, а грозные воины напоминали ей озорных мальчишек, но часть ее четко осознавала, что это не игра.
