Элизабет Вернер - Фея Альп
Теперь это мрачное пророчество исполнялось. Люди вырубили леса, пробились сквозь горы, обуздали потоки, заковали в железные цепи все горное царство, чтобы заставить его служить себе, и с гордостью хвалились, что победили и подчинили себе фею Альп. И вдруг, когда их дело было почти кончено, она встала со своего облачного трона и гневно тряхнула головой; она спустилась с вершины, неся с собой гибель, и от ее бурного дыхания рассыпались в прах гордые людские сооружения. Тут уже были бессильны мужество, энергия, дерзость, борьба; дикая стихия за несколько дней бесследно смела то, что человек создавал в течение нескольких лет неустанного труда, и с ироническим хохотом играла людьми, воображавшими, что они стали ее господами. Это была страшная, смертельная игра!
Правда, Волькенштейнский мост был еще цел и невредим, когда все остальное уже колебалось и рушилось. Кипящая пена бушующей реки даже не долетала до него. Он висел в воздухе, на головокружительной высоте, и сила вихря разбивалась о железные опоры мощной постройки, она покоилась на своем каменном основании так твердо, точно должна была стоять вечно и не боялась никаких злых сил.
Станционное здание, в котором временно жил главный инженер с того дня как разразилась катастрофа, превратилось в штаб-квартиру, куда поступали все донесения и известия и откуда исходили все распоряжения и указания. Эта часть пути считалась до сих пор защищенной от опасности, так как здесь железнодорожная линия проходила по узкой боковой долине, перебрасывалась через ущелье, а далее по высоким откосам направлялась к реке, образовывавшей в этом месте большую дугу. Наводнение, причинившее столько бед на нижнем участке дороги, не могло дойти до верхнего. Но теперь потоки, низвергавшиеся с Волькенштейна, грязь и камни, которые они несли с собой, достигли моста. Очевидно, опасность и здесь была велика, потому что Эльмгорст сам был на месте и лично руководил работами.
Среди общей суеты появление Нордгейма с его спутниками осталось почти не замеченным, к нему подошли только два-три инженера и подтвердили последние известия. Работа шла с лихорадочным напряжением, толпы рабочих что-то делали около моста и у здания станции, а дождь между тем лил потоками, и буря ревела так, что под ее завывание невозможно было расслышать крики и распоряжения.
Нордгейм направился к Эльмгорсту, который оставил свое место и пошел ему навстречу. Оба думали, что разговор, после которого они окончательно расстались, будет последним, но теперь они ежедневно виделись, говорили и в водовороте быстро следующих друг за другом событий почти не чувствовали неловкости при встрече. Они лучше других знали, что могли потерять и что отчасти уже потеряли, и опасность, грозившая предприятию, в котором оба принимали участие, опять связала их интересы так же крепко, как в дни их самого тесного союза.
– Ты здесь, на верхнем участке? – с тревогой спросил Нордгейм. – А нижний…
– Пришлось бросить, – докончил за него Вольфганг. – Удерживать его дольше не было возможности. Плотины прорваны, мосты снесены; я оставил там лишь необходимое число людей для охраны станции и сосредоточил здесь все силы. Необходимо во что бы то ни стало обезвредить эти потоки.
Беспокойный взгляд Нордгейма перешел с моста на здание станции, где тоже хлопотали рабочие.
– А там что такое? Ты велел очистить дом?
– Я велел перенести в безопасное место, по крайней мере, бюро с планами и чертежами, потому что нам грозит лавина с Волькенштейна: были уже кое-какие признаки.
– Этого только не хватало! – пробормотал Нордгейм в отчаянии, и вдруг в его мозгу промелькнула страшная мысль. – Бога ради! Ведь не думаешь же ты, что мост…
– Нет, – сказал Вольфганг с глубоким вздохом. – Заповедный лес охраняет ущелье, а с ним и мост, его не сломать никакой лавине. Я еще при составлении проекта предвидел такую возможность и принял меры.
– Это было бы ужасно! – простонал Нордгейм. – Убытки уже и теперь неисчислимы, а если еще мост рухнет, все погибнет.
При таком взрыве отчаяния мрачно сдвинутые брови Вольфганга еще сильнее сдвинулись.
– Сдержись! – тихо, но выразительно напомнил он. – Ведь за нами наблюдают, все смотрят на нас, мы должны подавать пример мужества и надежды, иначе люди не выдержат.
– Надежды! – повторил Нордгейм, ухватившись за это слово, как за якорь. – Ты, в самом деле, еще надеешься?
– Нет, но я буду бороться до последнего вздоха.
Нордгейм посмотрел в лицо говорившему. Бледное, угрюмое лицо Эльмгорста было неподвижно, точно выковано из железа, черты его не выдавали бури, бушевавшей в его душе, а между тем и для него все было поставлено на карту. С тех пор как он отказался от своей гордой мечты о могуществе и богатстве, ему оставалось только его произведение, которое послужит основанием для созидания нового будущего, если он останется жив, или, по крайней мере, оставит неизгладимый след его существования в случае, если он падет от пули Вальтенберга; теперь и это гибло! Но Эльмгорст по-прежнему высоко держал голову и боролся, тогда как Нордгейм не мог совладать со своим отчаянием. Что ему было до того, что его растерянность заметят, что от человека в его положении ждут мужества? Он думал только о громадных убытках, которые принесет ему эта катастрофа и которые могут разорить его, если бедствие скоро не прекратится.
– Я должен вернуться к рабочим, – сказал Эльмгорст, прерывая разговор. – Если хочешь остаться, поосторожнее выбирай место: всюду обваливается земля, уже было несколько несчастных случаев.
Он повернулся, чтобы идти к плотине, и только теперь заметил, что Нордгейм не один. На одну минуту его ноги точно приросли к земле, и взгляд устремился на Эрну. Он подозревал, что привело ее сюда, ведь он знал теперь, что она боится за него, но не пытался подойти. Рядом был человек, которому она должна была принадлежать, который и теперь уже смотрел на нее как на свою собственность. Он стоял безмолвный, неумолимый, как сам рок.
Вальтенберг видел полный страха взгляд Эрны, последовавший за Вольфом, когда тот вернулся к рабочим и стал как раз на середине плотины, которой грозила опасность. Как будто случайно он схватил за поводья лошадь Эрны и притянул ее к себе железной рукой.
Вдруг позади них вынырнула долговязая фигура Гронау, он подошел, насквозь промокший, забрызганный грязью, но совершенно спокойный.
– Вот и мы! – сказал он, здороваясь. – Мы прямо из Оберштейна и скорее приплыли, чем пришли.
– Мы? – переспросил Эрнст. – С вами Рейнсфельд?
– Конечно. Нам немало труда стоило образумить оберштейнцев и убедить их, что их гнезду не грозит опасность. Это была нелегкая работа, но наконец они поняли. Однако не успели мы покончить с этим делом, как явился посыльный от главного инженера звать доктора, потому что во время работ произошло несколько несчастных случаев. Добряк-доктор, понятно, сейчас же побежал сюда, как угорелый, а я пошел с ним, подумав, что пара здоровых рук везде пригодится. И оказалось, это была неглупая мысль. Пока я пристроился помощником при лазарете вон в той сторожке и пришел сюда только на минутку показаться вам, у нас там полно работы.
