Пенелопа Уильямсон - Под голубой луной
Она знала семейство Трелони давным-давно. И во всех троих было слишком много всего для счастливой и спокойной жизни. Все они были слишком красивы, слишком горды, слишком высокомерны и слишком беспокойны. Что и приводило к позорной смерти. Но Маргарет почему-то всегда казалось, что именно Маккейди каким-то образом удастся обмануть судьбу.
Леди Маргарет прекрасно, помнила тот день, когда впервые увидела его. Старшие братья привели его к ней в дом. Он был тогда так юн, совсем еще мальчик. Слишком юн, чтобы понимать, что с ним происходит. И лишь утром, после оргии, воспоминания о которой заставляли краснеть даже видавшую виды леди Этвуд, она заметила какую-то особую тень, появившуюся в черных глазах младшего Трелони. Как будто что-то очень нежное в нем было непоправимо надломлено и опошлено.
– Маккейди?
Он повернулся к ней, все еще погруженный в какие-то свои мысли, а потому не сразу надел привычную непроницаемую маску. И Маргарет Этвуд потрясло выражение его глаз.
Глаза были холодными и безжизненными, словно лезвие топора, как будто все самое ценное и дорогое он поставил на карту и проиграл. Леди Этвуд видела эти глаза в самых разных ситуациях. Она видела их ночью, когда они горели страстью. Видела их тусклыми и безжизненными на следующее утро. Но она никогда не видела в них такой страшной, нечеловеческой боли. Кто бы или что бы не нанесло ему удар, он достиг цели.
Маккейди заметил изучающий взгляд Маргарет и прикрыл глаза тяжелыми веками. Рот искривился в циничной ухмылке. Но женщина слишком давно и слишком хорошо его знала, и ее ни на секунду не обманула эта мнимая бравада.
Приподняв бокал в шутливом тосте, он сказал:
– Можешь меня поздравить, Мэгги. Скоро я стану женатым человеком.
Грудь Маргарет сжалась от неожиданной боли.
– Значит, это все-таки случилось, – с натянутой улыбкой проговорила она. – И кто же девушка, которой удалось похитить сердце Трелони?
Маккейди небрежно пожал плечами.
– Понятия не имею, что она из себя представляет. Я впервые увидел ее два часа назад.
– Значит, все-таки деньги. Понятно… – Боль в груди стала слабее. Маргарет провела пальцем по краю бокала, и он издал мелодичный звон. – Неужели ты никогда этого не чувствовал, Маккейди? Приятного возбуждения, от которого перехватывает дыхание, когда некто входит в комнату. Горячего волнения в крови. Кружащего голову, пугающего и неуправляемого чувства под названием…
– Я просто-напросто ложусь с объектом моего волнения в постель, и к утру все проходит.
– …Любовь, – мягко закончила Маргарет свою мысль. На этот раз улыбка Маккейди была недоброй.
– Ты начинаешь сдавать, Мэгги. Хорошая шлюха никогда не должна проявлять излишней чувствительности по поводу того, чем она торгует.
Маргарет невозмутимо приподняла аккуратно выщипанную бровь.
– Ты говоришь о себе или обо мне?
В его глазах мелькнуло странное выражение, но исчезло так быстро, что Маргарет не смогла уловить, что оно означает. Отставив непригубленный бокал, Маккейди спокойно и даже мягко сказал:
– Уже поздно. Слишком поздно.
Но тотчас же небрежно пожал плечами, как будто его это совершенно не интересовало. Даже через разделяющий их стол Маргарет чувствовала, что каждый его нерв натянут, как струна.
Она подошла к нему и легонько провела пальцем по его изящно очерченным губам. Прошло несколько лет с тех пор, как они последний раз были вместе.
– Останься со мной сегодня ночью, Маккейди.
– Я сегодня не расположен быть щедрым.
– Тогда щедрой буду я.
Взяв ее кисть, Маккейди поднес ее к губам. Он улыбнулся, но отрицательно покачал головой и, вежливо попрощавшись, ушел. Когда за ним закрылась дверь, Маргарет крепко прижала к щеке руку, на которой остался его поцелуй.
А потом она вдруг сделала нечто, чего никак от себя не ожидала. Верно, и впрямь она стала чрезмерно чувствительной. Маргарет Этвуд подошла к окну, чтобы еще раз на прощание взглянуть на Маккейди. Она чувствовала, что он никогда больше не переступит порога ее дома.
Он стоял прямо под фонарем, который хорошо освещал его лицо. Ничего не делал – просто стоял. И Маргарет подумала, что никогда не видела более одинокого человека.
Джессалин Летти высунулась из окна. Впереди виднелась длинная вереница одноместных экипажей, ландо и фаэтонов.
– Такими темпами мы будем ехать не меньше часа, – посетовала она, когда их красный экипаж, проехав очередные несколько дюймов, снова остановился. – Пешком мы бы уже десять раз дошли.
– Пешком на приемы не ходят, девочка, – парировала леди Летти. – Это как-то не принято. – Открыв серебряную табакерку, она достала понюшку себе и предложила Кларенсу Титвеллу. Тот отказался. В тесной полутьме распространился сильный запах амбры и горького миндаля.
Леди Летти громко чихнула в платок.
– Какое прискорбное зрелище, – сказала она и еще раз чихнула. – Такое впечатление, что весь Лондон устремился на прием к этому Гамильтону. Куда катится мир? Этот человек – самый обычный торговец зерном.
– Алоизий Гамильтон еще и банкир, – возразил Кларенс. – И очень многие люди должны ему деньги.
Леди Летти презрительно фыркнула.
– Ага! Значит, ты тоже ему должен? – Она с любопытством оглядела отделанный голубым атласом и черной кожей экипаж Титвелла для городских выездов. Было сразу видно, что он обошелся недешево. – И много?
Кларенс тихо рассмеялся.
– Я тоже банкир, леди Летти. Я даю деньги в долг, а не беру.
– Титвелл, в приличном обществе не принято говорить ни о деньгах, ни о долгах, – перебила его старая леди, напрочь забыв, что заговорила об этом первая. – И если ты хочешь когда-нибудь, чтобы тебе не напоминали о твоем происхождении, то тебе придется думать о таких вещах.
– Бабушка, пожалуйста… – Джессалин украдкой взглянула на Кларенса, но если он и был обижен, то ничем этого не выдал. На его бледном лице блуждала улыбка, словно что-то очень забавляло его.
Экипаж, чьи колеса до этого громко стучали по булыжной мостовой, вдруг дернулся и беззвучно въехал на солому, разбросанную перед особняком Гамильтонов специально, чтобы заглушить шум. Все незашторенные окна были ярко освещены, а у входа на высоких шестах горели многочисленные фонари. К дверце экипажа тотчас же подбежал мальчик-слуга и распахнул ее.
Но стоило им ступить на землю, как какой-то беспризорник, протиснувшись между лакеями и форейторами, принялся тыкать им в лицо ржавым чайным подносом.
– Купите имбирные пряники, господа. Свежие, только что из печки, – кричал он.
Леди Летти открыла ридикюль, но кучер уже отогнал мальчишку взмахом кнута.
