Эшли Марч - Соблазнить герцогиню
«О Боже, он все-таки решился!» — мысленно воскликнула Шарлотта. Взглянув на подругу, она спросила:
— Это точно?
Эмма пожала плечами:
— По крайней мере, таковы слухи…
— Но как ты узнала?..
— От леди Фицуильям. А она услышала это от своего мужа, который услышал от мужа их дочери. А дочь с любовником сбежала в Грецию, представляешь? Не в Шотландию, а в Грецию! Очень романтично, правда?
Шарлотта в недоумении уставилась по подругу:
— Но при чем тут мой муж?
— Ах, конечно, ни при чем! — отмахнулась Эмма. — Просто я рассказываю тебе все, что узнала. Ведь побег в Грецию — это необыкновенно романтично! А что касается герцога… Это пока что слухи. Говорят, что лорд Ротмар услышал о разводе от лорда Сте…
— Лорд Ротмар? — перебила Шарлотта.
— Да, Ротмар, — кивнула Эмма. — А он об этом услышал от лорда Стеббинса.
Шарлотта молча смотрела на подругу, ожидая продолжения. Но та тоже молчала — как будто все уже подробнейшим образом объяснила.
— А откуда узнал лорд Стеббинс? — спросила наконец Шарлотта.
Эмма заморгала и надолго задумалась. Потом в растерянности пробормотала:
— Не знаю…
Шарлотта нахмурилась и поднялась со стула.
— Куда ты? — спросила Эмма. — Хочешь уехать отсюда?
— Да, хочу. Мне нужно срочно увидеть Филиппа. Нужно… узнать кое-что.
— Но что именно?
Шарлотта со вздохом опустилась на стул. Действительно, что она спросит у Филиппа? Спросит, правдив ли слух? А если правда, то что тогда? Поблагодарит его? Поздравит? Или, может быть, предложит отпраздновать такое событие?
Шарлотта снова вздохнула. Ей совсем не хотелось веселиться, — напротив, ужасно хотелось расплакаться. Ведь если Филипп наконец выполнил ее просьбу и подал прошение о разводе… О, это означало, что она больше не будет герцогиней Радерфорд. И больше не будет женой Филиппа.
Казалось бы, именно к этому она и стремилась все последние три года, но вот теперь вдруг выяснилось… О, она ведь совершенно к этому не готова! Не готова к разводу… Не готова расстаться с Филиппом…
Да, она три года мечтала о свободе и думала о том, чем займется после обретения свободы. А теперь вдруг обнаружила, что даже не может вспомнить, что это были за мечты.
Да, конечно, развод произойдет не сразу даже в том случае, если суд даст положительный ответ на прошение Филиппа. Процесс займет месяцы, возможно, год, — но что потом?!
Женится ли он снова? Будет ли любить новую жену? Будет ли с нежностью смотреть ей в глаза и писать для нее стихи, которые заставят ее смеяться и плакать одновременно?
Эмма посмотрела на нее с беспокойством:
— Шарлотта, ты в порядке? Ты выглядишь… как-то странно.
— Я в полном порядке. И чувствую себя… замечательно! — Последние слова Шарлотта произнесла с таким отчаянием в голосе, что подруга невольно от нее отшатнулась.
Снова окинув взглядом зал, Шарлотта заметила, что на нее по-прежнему поглядывали с любопытством. Но теперь-то Шарлотта понимала: люди смотрели на нее так вовсе не потому, что она считалась падшей женщиной, «скандальной герцогиней», — нет, на нее сейчас таращились только из-за развода. О, как же она ненавидела всех этих сплетников! Ненавидела из-за того, что они узнали об этом первые…
Тут музыканты встали и поклонились слушателям, и это означало, что начался антракт. Тут же раздались аплодисменты, но Шарлотта их не слышала, в ушах у нее звучало лишь слово «развод».
— Шарлотта, ты что, не слышишь меня? — Подруга подтолкнула ее локтем. — Знаешь, я уверена, что он отзовет прошение, если ты попросишь. Ты ведь огорчилась, верно?
— Огорчилась? С какой стати? — пробормотала Шарлотта. — Ведь именно этого я всегда и хотела.
Эмма внимательно посмотрела на подругу. Затем, кивнув, прошептала:
— Да, конечно. Именно того.
Во время антракта Эмма предложила уйти, но Шарлотта отказалась. Она решила, что останется на весь концерт. И пусть сплетники говорят все, что им хочется. Да-да, пусть болтают!
— Ох, сколько же их тут… — проворчала Шарлотта, потягивая пунш. — Ужасная давка…
Эмма с улыбкой пожала плечами:
— Да, Пожалуй, что давка. Но вовсе не ужасная. Мне, например, нравится, когда вокруг много людей. Очень интересно за ними наблюдать. — Придвинувшись к подруге, Эмма тихо прошептала: — Говорят, ты переспала с половиной мужского населения Лондона. Можно подумать, у тебя такой отвратительный вкус. Возможно, в Лондоне и найдется несколько мужчин, достойных внимания, но все остальные… — Эмма умолкла и выразительно взмахнула руками.
Но Шарлотта даже не взглянула на подругу — она вдруг услышала его голос. Обернувшись, она увидела Филиппа, пробиравшегося сквозь толпу. И он смотрел прямо на нее.
— Да, конечно, — говорила Эмма, — у Блэкуэлла стеклянный глаз после войны, но все же я считаю…
Шарлотта подтолкнула подругу:
— Он здесь.
Эмма завертела головой:
— Кто, Блэкуэлл? Где он? Не вижу…
— Нет, мой му… То есть его светлость. — Филипп приближался к ним, и Шарлотта спрашивала себя: «Почему он пришел сюда? Чтобы подтвердить слух? Или решил опровергнуть его?» И она вдруг поняла: ей ужасно хочется, чтобы последнее ее предположение оказалось правдой.
— О!.. — Эмма наконец-то увидела герцога, — Может, мне снова притвориться больной?
Шарлотта не успела ответить, так как Филипп уже стоял перед ней. Едва заметно кивнув, она сказала:
— Добрый вечер, ваша светлость.
— Шарлотта… — Он улыбнулся и поднес к губам ее руку, обтянутую перчаткой. Но даже сквозь перчатку она чувствовала жар, исходивший от его губ.
Сердце Шарлотты болезненно сжималось при каждом ударе. «Я ненавижу его, люблю, ненавижу, люблю», — мысленно твердила она.
Он опустил ее руку, но по-прежнему сжимал в своей.
— Улыбайся, любимая. Улыбайся, чтобы все видели.
Эмма откашлялась и пробормотала:
— Я буду неподалеку. Совеем рядом.
Шарлотта видела, как подруга повернулась к ним спиной и отошла в сторону, но недалеко, — чтобы расслышать все, о чем они с Филиппом будут говорить. И тут она вдруг почувствовала, что ее губы словно сами собой растягиваются в улыбке. Да, она улыбалась, потому что Филипп ее об этом попросил.
— Ты хотел что-то мне сообщить? — спросила Шарлотта.
Тоже улыбаясь, он кивнул:
— Да. Речь о разводе. Видишь ли, обвинение в супружеской измене показалось мне самым простым способом подать прошение, но ужасно неприятно, что о тебе плохо подумают.
Почувствовав, что улыбка ее превратилась в болезненную гримасу, Шарлотта пробормотала:
