Гэлен Фоули - Ее единственное желание
Джорджи ахнула. Йен с проклятием вскочил. Глаза Мэтью стали круглыми как блюдца.
— Молодой человек! — прогремел Йен. — Немедленно идите сюда, садитесь и ешьте ленч, как было приказано!
Джорджи поднялась и со всей возможной деликатностью попыталась вмешаться, тем более что и Мэтью, и щенок сжались от страха.
— Дорогой, он нечаянно. Уверена, что он этого не хотел…
— Не смей его защищать! Это совершенно недопустимая выходка, и он это знает. Сюда, Мэтью! Немедленно!
Мэтью неохотно подобрался к одеялу, уселся и внезапно сделался ужасно маленьким и жалким. Дрожащий щенок прижался к нему.
— Мэтью, думаю, тебе лучше извиниться перед отцом, — спокойно посоветовала Джорджи.
— Простите, сэр.
Йен медленно опустился на одеяло.
— Ты не должен закатывать истерики каждый раз, когда не получаешь желаемого. Прескотты так себя не ведут! Помоги мне Боже, я сделаю все, чтобы ты не вырос таким же избалованным и испорченным, как твоя мамаша! Если я хочу побеседовать со своей женой, ты должен ждать своей очереди вставить слово!
— Довольно, Йен! — воскликнула Джорджи. — Мальчику и без того много пришлось пережить! Ты пугаешь его… и меня тоже!
Эти слова заставили Йена плотно сжать губы. Побледнев, он несколько секунд в упор смотрел на жену. Молча протянул руку, взял большую столовую салфетку, выпрямился, развернулся и пошел прочь, рассерженно отряхивая одежду.
— Ты уходишь?
Молчание.
Джорджи потрясенно смотрела ему вслед, ощущая, как судорожно сжимаются легкие. Он покидает ее?
— Йен, скажи, что случилось? — выдавила она, ловя губами воздух.
— Поверь, Джорджиана, — отрезал ом, не останавливаясь, — тебе не стоит это знать!
С этими словами он ушел.
Испугал ее? Разумеется. В этом нет сомнений. Ее и сына. Боже, может, он действительно чудовище, как утверждала Кэтрин?
Йен остановился на берегу бурлящей реки, глядя в водоворот. Рухнувший мост выглядел ужасно. Как незажившая рана!
Он закрыл глаза, размеренно дыша и стараясь успокоиться. В ушах звучал шум воды, запах лез в ноздри. Если бы он только сумел заставить Джорджи понять!
Его растили с сознанием того, что он обязан соответствовать избранной роли и безупречной репутации блестящей семьи Гриффит. И он с детства носил начищенные сверкающие доспехи, буквально вросшие в его кожу. Как он мог оторвать их, чтобы показать Джорджиане свою истинную натуру?
Лучше оставить жене ее иллюзии. Ей вряд ли захочется услышать такое. Да и кому захочется?
И все же он не мог отделаться от ощущения, что огненные письмена уже горят на стене. Она оставит его. Это только вопрос времени. Слишком близко подобралась она к истине. Как в случае с Судханой. От Джорджианы Найт не укроешь ни одну тайну.
Она все обнаружит, и тогда единственный способ удержать ее — запереть в комнате. Поступить подобно грязному животному, каковым он на самом деле является. Только Йен не вынесет, если она будет несчастна. Он снова открыл глаза, и клокочущие воды реки Гриффит быстро его заворожили. Они бесконечно текли вдаль, унося сломанные ветви и сучья, затягивая под воду листья. Пена и пузыри, миниатюрные водовороты, смертоносные камни. Один, острый и зазубренный, удивительно напоминал шрам на плече Йена.
«— Кэтрин!!! — Его вопль пронесся по ущелью.
— Отпусти узду, животное! Я ухожу от тебя! Ненавижу, монстр ты этакий! Зверь! Ненавижу!
— Можешь ненавидеть меня сколько хочешь, но я не позволю тебе покинуть нашего новорожденного сына!
— Да неужели?! Попробуй меня остановить!»
Йен снова закрыл глаза, пытаясь отсечь мучительные воспоминания. Прошлое осталось позади, а впереди ждет будущее с Джорджианой. Господи, не дай рассказать ей…
Впервые в жизни он подошел так близко к истинной любви, и если расскажет Джорджи, что произошло той ночью, она попросту сбежит от него, и он никогда ее не вернет.
Если быть честным… он просто не знает, сколько еще сможет выносить это.
Но ведь дала же ему Джорджиана второй шанс после насилия, совершенного в Грин-парке! Невозможно пустить все под откос.
Йен не хотел, чтобы она знала. Не хотел признаваться в этом даже себе.
Нет, он сохранит свою ужасную тайну. На это у него хватит сил. Ведь хранить тайны, скрывать свои чувства — это самые сильные его стороны. Не так ли?
Она любила своего человечного, сдержанного дипломата, своего благородного миротворца, своего рассудительно го, благоразумного мужа.
Иисусе, какой же он притворщик!
Разве может их любовь выжить, когда жуткая тайна в его душе разверзла пропасть между ними?
И все же он был уверен, что, если скажет правду, она уйдет.
Он сознавал, что в каком-то смысле поступает с ней точно так, как Кэтрин когда-то поступила с ним. Это она шла к алтарю, притворяясь другой.
Он еще не знает как, но обязательно загонит тайну обратно в клетку и будет продолжать лицемерить, являя миру благопристойного Прескотта, как делал с той невыносимой ночи.
Но в самой темной глубине души, такой же холодной, как черные речные камни, Йен понимал, что ни о чем не жалеет. Да, он лгал Джорджиане, а заодно и всему миру, и теперь вынужден жить с этой ложью. Но пусть ему очень больно, онс радостью сделает это.
Ради Мэтью.
Днем Мэтью беспрекословно отправился спать, а когда задремал, Джорджи решила немного прогуляться по саду.
Должно быть, дурное настроение мужа было заразительным: она обнаружила, что расстроена и встревожена его неожиданным уходом. День, так хорошо начавшийся, показал, что беда никуда не ушла.
Боже, во что она ввязалась? Замужем неделю, а муж уже кричит на нее, явно желая, чтобы она оставила его в покое.
Что ж, он получит то, чего так страстно желает.
Джорджи упрямо поджала губы. Она не подойдет к этому человеку, пока он не извинится.
Бродя по зеленым лугам, Джорджи находила утешение в компании светло-желтых бабочек, порхавших над тропинкой. Время от времени ей казалось, что кто-то наблюдает за ней, возможно, идет следом. Джорджи нервно оглядывалась, но вокруг не было ни души.
Она шла без особенной цели, но когда за деревьями увидела белый мраморный обелиск, решила посмотреть на памятник своей усопшей предшественнице.
В небольшой впадине, из которой к лазурному небу поднималась белая мраморная игла, царило задумчивое молчание. Высокую мраморную колонну с верхушкой-пирамидой окружал мелкий гравий, а также кусты самшита и клумбы с фиалками и незабудками.
Здесь же стояли две изогнутые скамьи, на которых полагалось сидеть скорбящим, явившимся, чтобы помянуть Кэтрин. Может, и Йен проводит здесь те одинокие часы, когда покидает дом?
