Александра Девиль - Перстень Дарины
Последние сомнения покинули Дарину. Она еще не могла охватить умом, как такое возможно, однако бесспорное доказательство было налицо: только Антон мог знать и в точности повторить слова, которые она ему сказала перед тем, как они расстались со своей невинностью в объятиях друг друга.
И вот теперь человек, которого она знала слабым и неопытным юношей, пройдя через горнило судьбы, предстал перед ней в образе сильного, искушенного и опасного пирата, и их близость была уже не робким соединением двух агнцев, а страстным и яростным любовным поединком мужчины и женщины.
Дарина невольно покраснела, стесняясь того Антона, каким он был раньше. Ее вопрос прозвучал тихо и почти с обидой:
— Почему же ты сразу не развеял мои сомнения? Почему старался скрыть, что ты и есть Антон?
— Я хотел, чтобы ты полюбила меня как женщина. Ведь того монаха, каким я был раньше, ты просто жалела и любила по-сестрински, а мне хотелось совсем другого. Если бы ты сразу узнала, что я — это он, между нами не было бы такой ночи.
Она подняла на него глаза и долго вглядывалась в его лицо, стараясь изучить и запечатлеть каждую черту. Два разных образа, соединившиеся в этом мужчине, постепенно сливалисьдля нее в единый, и Дарина теперь понимала, почему в таинственном чужеземце Фьяманджело ей чудилось что-то близкое и давно знакомое.
Антон притянул ее к себе, и снова, уже в который раз после их невероятной встречи, они слились в долгом поцелуе. Слегка задохнувшись, Дарина пробормотала:
— Как теперь хорошо… Я уже не стесняюсь Антона и не боюсь Фьяманджело.
— Мы с тобой теперь навеки связаны, у нас есть сын, это великое счастье, Божий дар. И я люблю новую Дарину еще сильнее прежней.
— А разве ты любил меня тогда, семь лет назад? — удивилась она. — Ты ведь был таким невинным и строгим богомольцем. Мне казалось, что ты просто жалеешь меня, как младшую сестру.
— Может, с самого начала так оно и было, но потом мои чувства очень быстро перешли в любовь, которой ты не заметила.
Она отстранилась от него с некоторой резкостью и, глядя ему в глаза, требовательно спросила:
— Почему же ты не вернулся ко мне, почему позволил жить без тебя все эти годы? Как могло получиться, что послушник Антон переродился в пирата Фьяманджело?
— О, это длинная история, — вздохнул он, устремив затуманенный взгляд вдаль, на ярко-синюю равнину моря, наплывающего к берегу пенными гребешками волн.
— Но я не двинусь с места, пока не услышу эту историю до конца.
Он слегка улыбнулся и, взяв рукуДарины в свои, начал говорить.
И в эту минуту она вдруг отчетливо увидела в нем прежнего Антона — такого, каким он запечатлелся когда-то в памяти ее неопытного юного сердца.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Мое спасение — из тех чудес, которые Бог иногда посылает людям, дабы укрепить их веру, — задумчиво сказал Антон, словно вглядываясь в себя, в глубину своей души и памяти. — Когда я стоял в лодке и закидывал сеть, а на берегу появились люди, которых издали я не разглядел, первой моей мыслью было, что это те самые разбойники из шайки Борила-Змея и они сейчас же снова возьмут тебя в плен. Но додумать эту мысль до конца я не успел, потому что в следующий миг мне в грудь вонзилась стрела. Я упал, лодка перевернулась и накрыла меня. Но рана моя оказалась не смертельной, стрела вошла неглубоко. Я успел схватиться рукой за сиденье лодки и, накрытый днищем, кое-как добрался до берега, в камышовые заросли. А те разбойники, которые стреляли в меня, скорее всего, были уверены, что я пошел ко дну, а лодка поплыла по течению просто сама по себе. Да и трудно было предположить, чтобы человек, получивший такую рану, не лишился чувств, не захлебнулся и сохранил присутствие духа.
— Зато я лишилась чувств, увидев, как в твоей груди качается стрела, — прошептала Дарина. — Я пришла в себя, уже когда Карп и его люди везли меня на повозке. Боже, почему я не подумала тогда, что ты можешь остаться в живых?..
— Мне и самому до сих пор странно, как мог выжить тот слабый неопытный послушник, каким я был тогда. Может, любовь к тебе и страх за тебя придали мне силы. Но, добравшись до берега, я упал в изнеможении и, наверное, все равно умер бы от полученной раны, если бы меня не спас один сердобольный рыбак, оказавшийся еще и знахарем. Это был тот самый Семен, который дал нам с тобой еды на дорогу. Помнишь его?
Дарина кивнула и тут же спросила с легкой обидой в голосе:
— Почему же ты сразу после того, как поправился, не поехал вслед за мной?
— Но я ведь думал, что тебя похитили разбойники Борила-Змея и снова увезли для продажи в рабство. Я был почти уверен, что ты уже где-то на одном из невольничьих рынков Олешья или Тавриды. Что мне было делать? Возвращаться домой за помощью? Но тогда время для поисков тебя было бы безнадежно потеряно. И я не нашел ничего лучшего, как снова отправиться в Олешье, чтобы там просить помощи у православных священников. До чего же я был наивен тогда!.. Не прошло и двух дней, как меня, одинокого странника, снова схватили — на этот раз татары. Они повезли меня на невольничий рынок вместе с другими пленниками, среди которых оказались и трое разбойников из шайки Борила-Змея. Разбойники не узнали меня, так как за время болезни я успел обрасти бородой, да и одежду рыбак дал мне другую взамен моей изодранной рясы. Признаться, меня даже порадовало, что хоть кто-то из злодеев, продававших людей в рабство, сам окажется в шкуре раба. С тех пор я стал замечать за собой мстительность и злобу, которых раньше у меня не было.
— Я тоже открыла в себе много нового, — вздохнула Дарина. — Когда мне пришлось бороться со злыми людьми, я стала способна ко лжи и коварству. Но ведь не наша в том вина, что внешне мы изменились, правда? Главное, чтоб наши души остались прежними. Но рассказывай дальше, я сгораю от нетерпения узнать все до конца.
— А дальше было так. Татары привезли пленников на невольничий рынок и хотели всех вместе продать одному торговцу. По разговору покупателя со своим помощником я понял, что он, во-первых, грек, а во-вторых, согласен купить не всех невольников, а только тех, которые покрепче и посильнее. Я понял, что не войду в их число, и испугался, что меня могут продать не православному купцу, а какому-нибудь нехристю. И тогда я обратился к покупателю по-гречески, стал умолять его вызволить меня от татар, объяснял, что я из боярской семьи и за меня могугдать богатый выкуп. Словам о выкупе грек явно не поверил, но, узнав, что я грамотный и к тому же знаю греческий язык, он купил меня у татар вместе с другими пленниками, среди которых оказались и дружки Борила-Змея. Я надеялся, что скоро смогу убедить грека вернуть меня на родину, но каково же было мое разочарование, когдая узнал, что торговец купил рабов не для себя, а для другого хозяина! Нас привезли на корабль некого Якопо — пирата, как вскоре я узнал. Он оглядел всех пленников весьма пренебрежительно, а надо мною вовсе посмеялся и сказал греку, что ему нужны сильные гребцы, а не такие тощие слабаки, как я. Но тут грек стал объяснять ему: «Ты же сам просил, Якопо, найти тебе писаря и толмача, а этот русич грамотный и знает по-гречески». Якопо спросил, знаю ли я итальянский, и, выяснив, что не знаю, уже хотел от меня отказаться. Мне тоже не хотелось уплывать на корабле неизвестно куда, и я стал просить Якопо отпустить меня за выкуп, который даст моя семья. Пират посмеялся и, видимо, из чувства противоречия решил оставить меня на корабле.
