Кристина Скай - Милая пленница
— Хотелось бы мне в это верить, — пробормотала горничная, качая головой.
Когда Александра вышла в коридор, до нее донеслись сердитые голоса, звучавшие за соседней дверью. А через мгновение в коридор вышел, покачиваясь, герцог Хоуксворт, которому тщетно пытался преградить путь взъерошенный Шедвелл.
— Хватит с меня этого знахарства и шарлатанства! — рассерженно сказал Хоук. — Рана уже затянулась, и все, что мне грозит, — это опасность умереть от скуки! Прочь с дороги, Шедвелл!
Он выглядел куда лучше, чем ожидала Александра. Бледность почти сошла с его лица, глаза утратили лихорадочный блеск. Но все же в его теле ощущалось еще сильное напряжение, к тому же он был чем-то обеспокоен.
— Я вижу, вы уже встали, — вежливо сказала Александра. — Ваш друг Телфорд будет в восторге, узнав об этом.
— К чертям собачьим Телфорда! — прорычал Хоук. — Дай-ка мне руку, помоги сойти вниз.
Александра вздернула брови.
— Ладно, ладно… прошу вас, дайте мне руку, черт побери! Хоук слегка покачнулся, и Александра с неохотой выполнила его просьбу.
— Знаете, вы так же нетерпеливы и непослушны, как избалованный школяр!
— Думаю, я еще хуже. А ты, похоже, удивлена тем, что я вообще поднялся, а? — резко спросил он, впившись взглядом в ее лицо.
Александру на мгновение охватило чувство неловкости.
— Ничего подобного. Я была уверена, что какой-то пули для вас явно недостаточно.
— Что, разочарована?
Но, как ни странно, Александра не чувствовала разочарования, хотя ей и следовало бы. Но, само собой, она не собиралась сообщать об этом Хоуку.
— Это зависит от того, как вы будете себя вести. Спросите еще раз после обеда.
Они медленно спустились по ступеням, и Хоук опирался на руку Александры; наконец они добрались до уютной гостиной в южном крыле.
Не обращая внимания на пристальный взгляд Александры, Хоук налил себе выпить; он предложил и Александре, но она отказалась. Потом он устало опустился на элегантную кушетку красного дерева, обтянутую желтым шелком.
Александра подошла к комоду в китайском стиле, со множеством бронзовых фигурных накладок. На его крышке стояли миниатюры в золоченых рамках. Она взяла одну наугад и поднесла поближе к глазам.
На миниатюре был изображен мальчик со спаниелем у его ног. Нетрудно было узнать глянцевитые темные волосы герцога, его пронзительные глаза, напряженную позу — несмотря на то что на портрете ему было лет восемь или девять. Композиция в целом была прелестной, и все же Александре показалось, что портрет выглядит слишком напряженным и неестественным.
— Мое изображение, как ты уже поняла. Матери невероятно нравился этот портрет. Только не спрашивай меня почему. Я не знаю.
— Портрет хороший, — сказала Александра, но Хоук уловил неуверенность в ее голосе.
— И все же?..
— И все же в нем есть что-то странное. Слишком напряженная поза, мне кажется, она не соответствует пейзажу.
— Мы, Соммертоны, никогда не признавали непринужденности. Мой отец вообще считал непринужденность чем-то постыдным — ну по крайней мере для Соммертонов — и даже, пожалуй, в чем-то родственной ереси либерализма и пустословию революционеров. — Хоук задумчиво оглядел свой пустой стакан. — Нет, непринужденность отсутствовала в моем воспитании.
— Понимаю.
Хоук насмешливо вздернул брови:
— Но какое это может иметь значение, мисс Мэйтланд?
Александра молча поставила миниатюру на место и взяла другую. Бледный мальчик лет четырех-пяти с худеньким умным личиком смотрел ей прямо в глаза. Он стоял, прислонившись к толстому дубовому стволу — к суссекскому дубу в парке Хоука, поняла Александра. Но ее внимание привлекли глаза мальчика — они были дерзкими и внимательными, хотя в них и виделась давняя печаль.
— Это, похоже…
— Мой сын Робби. Бедный малыш… эта дрянь и подумать не захотела, как все отразится на нем, будь она проклята!
— Это недавний портрет?
— Написан в прошлом году, в день его рождения. Лоренс неплохо уловил его характер. — Голос Хоука стал жестче. — И печаль в его глазах.
Лицо мальчика встревожило Александру куда больше, чем она готова была признать, и она постаралась поскорее вспомнить, чьим он был сыном.
— Он кажется очень умным и весьма своенравным. Но, полагаю, от вашего отпрыска другого и ожидать не приходится.
Глаза Хоука полыхнули серебряным огнем.
— Теперь тебе следовало бы признаться, что в тебе есть цыганская кровь, — насмешливо произнес он. — Что ж, когда мне понадобится гадалка или предсказательница, я буду знать, к кому обратиться.
Пальцы Александры, державшие миниатюру, сжались.
— Не делай этого! — предостерег ее Хоук. — Я не настолько слаб, чтобы не заставить тебя пожалеть об этом.
— Вы, как всегда, грубы. Мне надоели ваши бесконечные насмешки и сарказм, слышите? — Нервно вздохнув, она бросила на него яростный взгляд, и между ними словно проскочила молния.
— Тогда оставь в покое моего сына. Он вынес достаточно страданий и боли. И наши с тобой дела его не касаются!
В это время из-за двери донесся шум голосов, потом кто-то настойчиво постучал. Появился Шедвелл, невероятно бледный и в кое-как застегнутой ливрее.
— Ну? — резко произнес Хоук.
— Прибыл посыльный из Лондона, ваша светлость, — запинаясь, ответил Шедвелл. — Новости… плохие новости, кажется… — Дворецкий протянул Хоуку розовый конверт. — Он привез вот это.
Хоук одним движением разорвал конверт и впился глазами в строчки письма. Несколько долгих секунд он не отводил взгляда от листа бумаги, и на его лице все явственнее вырисовывалось недоверие. Наконец он поднял глаза и посмотрел на Шедвелла. Письмо упало на пол.
— Рассказывай остальное.
— Ну, вы знаете, ваша светлость… о том, что случилось вчера. Мальчик после этого был совсем не в себе. Посыльный говорит, что днем он сбежал из дома и несколько часов бродил под дождем, пока его не нашли. Он начал кашлять, его лихорадило, и он все время звал вас. Потом стало еще хуже. Доктор напуган и просит вас приехать как можно скорее.
Длинные пальцы Хоука сжались в кулаки. В его глазах промелькнула боль, и он стал очень похож на портрет своего сына…
После слов дворецкого в комнате повисло тяжелое молчание. Хоук посмотрел на миниатюру, которую Александра все еще держала в руках, и боль исказила его лицо.
«Меня это не касается», — напомнила себе Александра. Она ненавидит этого человека. И всегда будет его ненавидеть.
— Робби… — прошептал герцог. — Что же мы делаем с тобой, малыш…
В следующие несколько часов дом Хоука являл собой ад кромешный. Нервные лакеи метались вверх-вниз по лестницам, между кабинетом и спальней герцога; они укладывали вещи и одновременно выполняли то и дело поступающие приказы. Испуганные горничные таращили глаза, не решаясь задать ни одного из мучивших их вопросов.
