Филиппа Грегори - Земля надежды
Она ненадолго задумалась, потом вернулась в гостиную и написала письмо Александру Норману.
Может статься так, что мне понадобится ваша помощь. Пожалуйста, сообщите, есть ли по соседству с вами чума. Вполне вероятно, я соберусь приехать и погостить у вас несколько дней.
Она запечатала записку и прошла через кухню. Садовник Джозеф как раз обедал там хлебом с беконом.
— Можешь отвезти это кузену Норману в Олдгейт? — спросила Эстер.
Джозеф вытер рот тыльной стороной ладони.
— Я сегодня днем как раз собирался срезать листья с ранних тюльпанов, — сказал он.
Эстер в неуверенности помолчала. В Ковчеге было мало чего более ценного, нежели тюльпаны.
— Даже если и так, — сказала она. — Думаю, письмо важнее. Отдай только ему, прямо в руки, и дождись ответа.
Джозеф вернулся с ответом, когда уже начало темнеть.
Эстер сидела на террасе перед домом, наслаждаясь закатом и тем, как медленно сгущались сумерки. В тихом полумраке сад являл собой заколдованное место. В нижнем саду яблоневый цвет клубился, словно туман, вокруг крон деревьев, дневной насыщенный цвет тюльпанов померк, и они светились на своих клумбах, как белые чаши.
Эстер подумала о Джоне Традесканте, старом человеке, которого она встретила и который вверил ей заботу о своих внуках, и подумала, что сад был его памятником, точно так же, как и резной камень на могиле в церковном дворе.
— Он ничего не писал, он сказал мне все на словах.
Неожиданно появившийся перед ней Джозеф заставил ее подпрыгнуть на месте.
Эстер прижала руку к груди.
— Как ты меня напугал! Вышел из сумерек, как призрак!
— Он сказал: «Чумы нет. Комнаты готовы. Как только соберетесь».
Слушая доклад нахмурившегося от напряжения Джозефа, Эстер улыбалась.
— Это все?
— Абсолютно. Я заучил наизусть, а он заставил меня повторить раз двадцать, прежде чем отпустил обратно.
— Спасибо тебе, — сказала Эстер. — Джонни, Френсис и я — все поможем тебе завтра с тюльпанами.
Он кивнул и пошел на задний двор, к колодцу во дворе и к кухонной двери. Эстер осталась одна, глядя на то, как последний свет покидает верхушки деревьев и кивающие цветы. Когда стало холодно, она встала и пошла к двери.
— Джон, — тихо сказала она, — как жаль, что тебя нет дома.
Лето 1643 года, Виргиния
С того момента, как он попал в деревню индейцев, жизнь Джона потекла таким же строго установленным порядком, как и плавно-равномерная жизнедеятельность его английского дома.
По утрам мальчик Сакаханны будил его, принося гладкую черную миску с горячей водой для умывания. Выйдя из хижины на холодный рассвет, Джон видел, как племя направлялось к реке для утренней молитвы.
Когда они возвращались, Джон искал взглядом в этой процессии Сакаханну. Она шла с оживленным лицом, с одной стороны от нее двигался муж, с другой — его сын, а на спине она несла привязанного младенца. Мальчик был просто тенью Сакаханны, и, казалось, она всегда знала, где он в данный момент находится, даже не оглядываясь посмотреть. Было очевидно, что, когда она вышла замуж за его отца и усыновила мальчика, она создала с ним связь, простиравшуюся на любое расстояние и такую же ощутимую, как реальное прикосновение.
Прежде чем мальчика кормили завтраком, он должен был выполнить урок по стрельбе в цель. Сакаханна отрывала от дерева клочок мха и подбрасывала в воздух. И пока маленькая стрела не пронзала падающий мох, завтрака мальчику было не видать. Иногда Сакаханна с мальчиком проводили под деревьями много времени, и требовалось три, четыре, пять попыток, прежде чем Джон слышал короткую похвалу и видел, как ее пальцы быстро касались его темноволосой головенки.
— Он лишился матери, когда был совсем маленький, — объяснила она Джону. — Ему так многому надо еще научиться.
— А почему отец не учил его? — спросил Джон.
Уж очень соблазнительной была возможность пожаловаться на мужа Сакаханны, заставить его глупо выглядеть в ее глазах. Но она просто вскинула голову и засмеялась.
— Выпустить ребенка в этот мир — это забота женщины, — просто сказала она. — Мужчина не может этого делать.
Когда солнце вставало и согревало воздух, они собирались и завтракали фруктами, орехами или жидкой кашицей из кукурузной муки и ягод. Стояло как раз самое голодное время, когда зимние припасы уже почти все подъели, а летний урожай еще не созрел. Но даже сейчас в деревне никто не оставался голодным.
Хранилища припасов заполнялись в течение всего плодородного, богатого урожайного сезона, а потом делались еще и дополнительные запасы. Кроме того, был еще огромный амбар, заполненный объемистыми тазами с сушеными бобами, внушительными плетеными мешками с сушеной кукурузой, кадками в человеческий рост, набитыми орехами. Джон тихо удивлялся, почему бы им не открыть магазин. Но никто не хотел обсуждать с ним эту тему.
После завтрака мужчины натягивали тетивы на луки, смазывали маслом тела, стягивали волосы на затылке, раскрашивали лица и отправлялись все вместе на охоту.
Джон наблюдал за смеющимся товариществом охотников, понимая, что он сам всегда будет аутсайдером. Мужчины не разговаривали с ним, он даже не знал, понимали ли они английский язык.
Женщины понимали все, что он говорил, но отвечали кратко. Неизбежно Джон мало-помалу осваивал ритм речи повхатанов, запоминал отдельные слова и имена. Он наблюдал за мужчинами, понимая, что они планируют охоту.
Муж Сакаханны был среди всех, в самом сердце подготовки. Он был известен как умелый охотник, который мог в одиночку, без помощи других охотников добыть оленя. Другие воины могли уложить оленя умело пущенной стрелой в тот момент, когда зверя гнали от одного убежища к другому прямо на них. Но муж Сакаханны мог набросить шкуру оленя на плечи, привязать к голове рога и двигаться искусно и похоже на оленя — то танцующими шажками, то нервно потряхивая головой, внезапно замирая, как красавец-олень. Так он мог бродить среди стада оленей и выбирать жертву из тех, кто пасся рядом с ним.
Должно быть, его благословил олений бог, раз он мог вытворять такие трюки. К мужу Сакаханны относились с любовным уважением, и именно он решал каждый раз, куда воины племени отправятся на охоту. Даже имя отражало его сущность. Его звали Аттон — стрела.
Пока мужчины готовились покинуть деревню, женщины собирали детей и сельскохозяйственные инструменты и отправлялись на поля полоть и ухаживать за урожаем. Хотя Джон был еще слаб и оставался под особым покровительством Сакаханны, он шел с ней и наблюдал за тем, как сажают семена. Их посевы были расположены на поле, грубо расчищенном пожаром. Они не трогали пни, оставляли даже большие живые деревья и сажали вокруг них. Края поля были неровными, останавливаясь там, где остановился огонь.
