Сильвия Соммерфильд - Любовная капитуляция
21
Кэтрин поднялась на следующее утро чуть свет и первым делом приказала немедленно перенести вещи обратно в их с Донованом апартаменты. Все эти переезды вызвали праздный интерес среди обитателей замка и породили волну сплетен. Несколько дней только и говорили что о нешуточной размолвке между двумя неуживчивыми супругами.
Кэтрин поведала Энн, что и она неспособна разрушить ту гранитную стену отчуждения, которая возникала всякий раз, когда она заговаривала с мужем об Эндрю.
— Я совершенно его не понимаю. И дело тут вовсе не в том, что пленник — английский шпион. Такое впечатление, что он ненавидит Эндрю как своего личного врага.
— Но почему?
— Не знаю.
— Но должна же я что-то сделать! — в отчаянии воскликнула Энн. Кэтрин с сочувствием взглянула на нее. — Не могу я дать ему умереть! Не могу!
— Остается последнее: непосредственно обратиться к королю.
— Ты думаешь, он милосерднее Донована?
— Не знаю, — тихо сказала Кэтрин.
Прошло почти две недели, а Эндрю ни разу не вызвали на допрос, не говоря уже о том, чтобы вынести ему приговор. Энн больше не могла ждать. Бесшумно, как привидение, она проскользнула вниз по винтовой лестнице и осторожно постучала в большую зарешеченную дверь; когда ее открыли изнутри, в свете факела она увидела вопросительное лицо стражника. Энн вынула из кармана золотую монету.
— Умоляю вас, мне нужно войти. Всего на пару минут.
Стражник вкрадчивым движением руки схватил монету и распахнул дверь шире; он сразу понял, кто и к кому пожаловал в застенок.
— Там, внизу, — прошептал он.
Посмотрев, нет ли кого на лестнице, он пропустил Энн и захлопнул дверь, заперев ее на засов, затем торопливо заспешил вниз по ступенькам. Энн, подобрав юбки, сбежала вниз. В камере, расположенной сразу по входу в коридор, лежал на охапке соломы Эндрю. Услышав звук шагов, он приподнял голову и вскочил, встав у двери, а руками ухватившись за толстые прутья решетки.
— Эндрю! — вырвалось из уст Энн.
Она встала по другую сторону решетки, лицом к лицу с Крейтоном. Оторвав взгляд от девушки, тот взглянул на стражника:
— Ни звука об этом! Ни теперь, ни когда-либо в жизни!
— Конечно. — Стражник отпрянул назад. — Вы могли бы мне и не говорить этого. Я никогда бы не поставил под удар леди Энн!
Эндрю вновь повернулся к Энн.
— Не стоило тебе приходить сюда! Тебе надо остерегаться, иначе у тебя будут огромные неприятности!
Энн коснулась его руки:
— Неужели не стоило, Эндрю?
— Пара слов, и уходи. Ради Бога, Энн, ты же подвергаешь себя смертельной опасности.
— Нет, нет, — возразила она. — Я должна была тебя увидеть, Эндрю, должна, слышишь?
Обе ее руки сомкнулись вокруг его запястья, а секундой позже легли в огромные ладони. Крейтону было стыдно за свой внешний вид: небритый, обросший грязью, в этой мрачной камере, предназначенной для политических узников. Но он продолжал оставаться сэром Эндрю Крейтоном, а потому держался с чувством собственного достоинства.
— Любимая, — сказал он тихо, — ты должна успокоиться. Не надо волноваться обо мне.
Эндрю ободряюще улыбнулся.
Казалось, не было дней разлуки, и они вновь могли наедине говорить друг с другом о своей любви. Но ее последующие слова были для него совершенно неожиданными:
— Я пришла, чтобы помочь тебе бежать.
— Господи сохрани! — прошептал он. — Это невозможно. Энн, любовь моя, достаточно того, что я могу, пусть на короткий миг, вновь увидеть тебя.
Он крепко стиснул ее пальцы.
Энн повернулась к стоящему в отдалении стражнику. Ее фиалковые глаза умоляли:
— Можно мне немного побыть в самой камере… Пожалуйста! Не может быть, чтобы вы были таким черствым и не поняли меня!..
— Конечно, конечно, миледи, — улыбнулся тот.
Разве мог кто-то на свете отказать Энн? А тем более он, знавший хрупкую и добрую девушку многие годы. Эндрю, наблюдавший за лицом стражника, не мог не улыбнуться. Миловидность и доброта порой могут оказаться сильнейшим оружием!
Стражник, избочась в полупоклоне, ибо он питал должное уважение к силе и характеру пленного английского лорда — отпер замок. Энн проскользнула внутрь, после чего дверь была закрыта и заперта. Послышались удаляющиеся шаги стражника, означавшие, что они снова оказались наедине — может быть, в последний раз в жизни.
— Эндрю, — сказала Энн, — ты должен быть на свободе.
— А ты через две недели должна будешь выйти замуж.
— Да, и твое бегство ничем не может мне помочь…
Наступило молчание. Руки Крейтона судорожно сжались, и он прошептал:
— Я его убью!
— Нет, — выдохнула девушка. — Я не допущу, чтобы из-за меня погиб невиновный. Но ты должен всегда помнить: я тебя люблю.
Эндрю прошелся по камере, затем обернулся к девушке и спросил:
— Ты сказала, что пришла помочь мне бежать. Что ты имела в виду?
Энн сунула руку в складки платья и вытащила тонкий позолоченный кинжал. Эндрю ошеломленно уставился на него, затем от души рассмеялся, хотя его положение не располагало к веселью: о, эта красивая, пугливая, робкая и вместе с тем бесконечно храбрая Энн Мак-Леод! Он подошел к ней, взял кинжал и спрятал его за пазухой. Затем снова стиснул ее руки.
— Знай: как только я вырвусь на свободу, твоему жениху конец!
Энн грустно улыбнулась:
— Неужели сэр Эндрю Крейтон способен на убийство? Ни за что не поверю. Сделай ты так, как грозишь, и мы больше не сможем спокойно жить на свете. Эндрю, я не люблю его. Я люблю тебя. Я здесь, и мы вместе, даже если речь идет всего о нескольких минутах и это последняя наша встреча.
В глазах у нее сверкнули слезы.
Забыв о том, что он небрит, грязен, в соломе, Эндрю простер к девушке руки. Энн всхлипнула и послушно шагнула в его объятия.
— Я вырвусь на свободу, обещаю тебе. Клянусь!
Энн не могла ничего сказать. Он дарил ей надежду, но если они сбегут, то станут отверженными сразу в двух странах. Но сейчас никто не смог бы убедить Эндрю. Она прижалась к нему и проговорила сквозь слезы:
— Ты должен забыть обо мне, Эндрю.
— Что? Ты бы еще попросила меня не дышать. Господи, как ты можешь любить меня и говорить такое!
— Я ничего не могу сделать для тебя! — в отчаянии вскрикнула она и уткнулась лицом ему в грудь. — Я пыталась, пыталась Кэтрин, и все напрасно!
— Прости меня! — прошептал Эндрю, обуреваемый гневом и душевной болью
— Я люблю тебя. Знай: никто и никогда не прикоснется ко мне.
— И все же я вырвусь отсюда, — повторил Крейтон, — запомни это. Сегодня, завтра или через несколько дней я окажусь на свободе и буду с тобой. — Он оборвал речь, услышав шаги возвращающегося стражника. — Все, наше время кончилось. Но запомни: каждый прошедший день приближает мгновение, когда мы будем вместе. Прощай, моя хорошая.
