Виктория Холт - Рожденная для славы
К счастью, изгнание длилось не слишком долго. Моя мачеха, все еще бывшая в большом фаворе у короля (ни одна сиделка не могла так хорошо перебинтовать его больную ногу), упросила его простить меня, принимая во внимание мой юный возраст и живой ум, который я, без сомнения, унаследовала от отца. Эдуард присоединился к ее просьбе, жалуясь, что уроки без меня стали совсем не такими интересными.
Какой радостной была наша встреча! Дорогой Эдуард! Дорогая Катарина Парр! Я часто вспоминала это время и горевала о Катарине. Но, кажется, я забегаю вперед.
Мачеха сказала:
— Учителя отзываются о ваших способностях в самых превосходных степенях. Я думаю, у вашего отца есть основания гордиться такой дочерью.
Мысль о том, что король гордится мной, доставила мне огромное удовольствие — даже большее, чем радость встречи с Катариной и братом. Хотя, надо сказать, отец почти не обращал на меня внимания. Иногда мне снилось, что я — в церкви святого Петра и вижу там две бесплотные фигуры — мою мать и Катарину Ховард. Я часто вспоминала холодный взгляд, которым он смотрел на нас с матерью из окна много лет назад. Да, жесток, да, безжалостен, и все же он был великим королем и его расположение казалось мне важнее, чем чье-либо другое.
При дворе произошли перемены. К нашему тесному кружку присоединилась Джейн Грей, доводившаяся нам родственницей, ее мать была дочерью сестры моего отца, Мэри, и Чарльза Брэндона. Джейн была одного возраста с Эдуардом и почти так же умна. Он с самого начала проникся к ней симпатией, мне же она казалась слишком вялой, какой-то бесцветной. Так я и сказала Кэт.
— Вы, кажется, немножко ревнуете? — спросила Кэт, и я тут же разозлилась на нее.
— Неужели я могу ревновать к такой серой мышке? — поинтересовалась я.
— Наш маленький принц очень ее любит.
— Ну и пусть! — фыркнула я. — Они еще совсем дети.
Однако долго дуться на Джейн было невозможно. Она была такой хорошей девочкой, а ее умные суждения вызывали уважение.
Но скоро наше тихое существование оказалось под угрозой. Невероятно, но наша добрейшая мачеха попала в немилость. Король, конечно, не пылал к ней страстью, но с ней его жизнь стала удобной. Он казался таким умиротворенным, когда Катарина клала его больную ногу себе на колени, она всегда была готова выполнить любое его желание. И вдруг разразилась гроза — все произошло примерно так же, как с моей матерью или с Катариной Ховард.
Жизнь моей мачехи была в опасности.
Именно тогда я столкнулась впервые с именем Стивена Гардинера, который стал впоследствии моим лютым врагом. Он был епископом Винчестерским и фанатичным сторонником римской католической церкви. К сожалению, Катарина позабыла об осторожности, и о ее приверженности новой вере стало известно слишком широко.
Однажды король лежал у себя на кровати, и Катарина перевязывала ему ногу, которая в тот день болела особенно сильно. Королева часто старалась развлечь его разговорами о новой вере, и обычно ему нравилось слушать ее и подбрасывать реплики для продолжения спора. Его это забавляло, и он ей говорил (она сама нам рассказывала): «Слушай, Кэт, что там новенького в твоей новой вере? Может, расскажешь?» Вот и в этот раз она увлеченно заговорила о религии, надеясь, что тем самым поможет ему забыть о боли до того момента, когда начнет действовать мазь. Однако король стал с раздражением возражать. Думая, что он хочет с ней попикироваться, Катарина продолжала отстаивать свою точку зрения, и тогда король в ярости вскричал: «Хорошенькое дело, когда баба начинает строить из себя ученого сухаря! Для того я дожил до своих преклонных лет, чтобы меня учила собственная жена!»
Этого было достаточно для жалкого интригана Гардинера, к несчастью находившегося там же. Он поторопился выразить королю свое сочувствие, тогда как остальные, присутствовавшие в королевских покоях буквально онемели от ужаса. Если король избавился от двух своих жен, отрубив им головы, его подданным нужно все время быть начеку, если они не хотят пойти на плаху.
Бедная Катарина! Она страшно перепугалась. Я знала, что мачеха никогда не стремилась стать королевой, ее мечтой было стать женой Томаса Сеймура, которого она любила.
Потрясение оказалось столь сильным, что Катарина заболела. Я понимала, что следует опасаться не только за ее судьбу. Анна Эскью — подруга мачехи и тоже приверженка протестантизма — совсем недавно была арестована. Вся вина этой красивой и благородной леди состояла лишь в том, что она искренне верила, будто новая вера — единственно истинная; несчастную обвинили в совращении других и распространении крамольных книг в королевском дворце. Катарина была в отчаянии: она догадывалась, что случится с Анной в Тауэре, и посылала своих фрейлин передать узнице слова утешения. Мачеха слегла от горя, узнав, что Анну подвергли пыткам и что канцлер Ризли и его приспешник Рич, скинув мантии, с величайшим усердием сами взялись за дыбу.
И король дал на это свое соизволение!
Несчастную приговорили к сожжению заживо, и после того как приговор был приведен в исполнение, королева уже больше не поднималась с постели. Было объявлено, что она больна; если король и догадывался, что причина этой болезни — ужасная смерть ее благородной подруги, то он никак не давал этого понять.
Конечно же, Кэт знала обо всем происходящем и ничего не утаивала от меня. С Эдуардом она не смела что-либо обсуждать из страха, что он передаст ее слова королю — и тогда Кэт могла поплатиться за сплетни головой. Мне же она доверяла. Денно и нощно я молилась за мою дорогую мачеху, но одновременно по-прежнему восхищалась отцом, который одним резким словом или движением бровей мог приводить в ужас тех, кто не испытывал к нему ничего, кроме любви. Я не знаю, любила ли короля моя мать, но я собственными глазами видела, что обе Катарины делали все, чтобы угодить ему. Подобная преданность не спасла Катарину Ховард. Спасет ли она Катарину Парр?
Какое счастье и облегчение доставила мне весть о том, что отец и мачеха помирились. Должно быть, ему недоставало ее заботы: она ведь теперь так расхворалась, что не вставала с постели. Послали за ее лекарем, доктором Венди, и тот объявил, что болезнь королевы происходит исключительно от беспокойства. Она все время плачет и не может унять дрожь в конечностях. Мой отец, очевидно, уже сожалел о том, что охотно слушал наветы ее врагов, а они зашли так далеко, что с нетерпением ждали ее казни и уже подыскивали на роль королевы новую претендентку, более угодную Риму. Они не учли только одного: король уже не молод и хорошая сиделка значила для него больше, нежели греховные женские прелести, какими, например, обладали моя красавица-мать и Катарина Ховард.
