Барбара Картленд - Дьявольское наваждение
— Я всегда… любила этот водопад. Я даже рада… умереть в его бурном потоке.
— Это было бы невероятно глупо, — заметил герцог.
Джиованна покачала головой.
— Я все равно… скоро умру…
— Откуда вы знаете?
— Потому что… потому что я должна умереть… и…
Герцогу показалось, что она собиралась что-то добавить, но Джиованна вдруг осеклась. Последовало минутное молчание, и вновь послышался ее слабый голос.
— Я рассказала вам то, что вы хотели… так что, пожалуйста, давайте попрощаемся… и оставьте меня.
— Неужели вы думаете, — негромко спрашивал герцог, — что после этого я смогу жить спокойно и не думать о том, как вода швырнет вас о камни и унесет в море?
— Там… мне будет лучше.
— Но ваша смерть останется на моей совести, — парировал герцог, — а я этого не могу допустить.
— Но почему? Вы здесь чужой, вы ничего обо мне не знаете… Завтра вы решите, что вам все приснилось.
— А когда мне сообщат о вашей гибели, что я отвечу?
Джиованна попыталась рассмеяться, но вместо смеха у нее получился странный хриплый звук, хотя губы ее на миг сложились в улыбку.
— Неужели вы думаете, что об этом расскажут… вам или кому-то еще?
Тут она замерла, точно громом пораженная, и повернулась к герцогу.
— Кто вы? — спросила девушка. — Когда вы меня схватили, я приняла вас за местного… но вы говорите совсем иначе… Кто вы?
— Меня зовут Талбот.
Девушка умолкла, и герцог понял, что она перебирает в уме всех известных ей Талботов, гадая, которым из них он может быть. Наконец она чуть слышно произнесла:
— Талбот… Мак-Кэрон! Нет, нет… не может быть!
Вы — герцог?
Она посмотрела на него снизу вверх и вскрикнула.
— Ну зачем, зачем вы пришли! Зачем остановили меня!
Теперь меня наверняка убьют… а я не могу… не могу!
Она вновь вскрикнула и упала наземь у ног герцога.
Какое-то мгновение герцог остолбенело смотрел на девушку, а потом поднял ее на руки. Теперь он телом ощутил, что на ней действительно не надето ничего, кроме ночной рубашки. Герцог чувствовал каждую ее косточку и мог бы поклясться, что от голода у бедняжки часто случались обмороки. Волосы девушки, отливавшие серебром и струившиеся вниз, казались частью водопада.
«Что с ней делать?»— подумал герцог. Внезапно у него проснулось некое шестое чувство, появлявшееся всякий раз, когда он был в опасности или принимал ответственное решение. В Индии такое случалось с ним очень часто, но герцог так и не смог объяснить, что же не раз спасало жизнь ему и его людям. Впрочем, предчувствие никогда не обманывало герцога, и он знал, что этой подсказке стоит доверять.
Он без раздумий понес Джиованну назад. Выйдя из леса, герцог направился к фруктовому саду. Он шел, пока не оказался почти у самого конца аллеи, потом опустил Джиованну наземь под укрытие кустов. На миг ему показалось, что девушка мертва, однако ее грудь слегка приподнималась при дыхании, а пульс отчетливо прослушивался.
Герцогу приходилось видеть людей при смерти, здесь он не нуждался в совете врача: Джиованне нужна помощь как можно быстрее, не то она умрет. И вновь шестое чувство подсказало решение.
Герцог снял с шеи шелковый платок и, умело обмотав его вокруг запястья Джиованны, надежно привязал девушку к кусту рододендронов. Только сейчас он вспомнил, что оставил свой камзол на бревнах и, к сожалению, не мог подложить его девушке под голову. Однако ей, похоже, было все равно, герцог очень Сомневался в том, что Джиованна придет в себя скоро.
Он в последний раз взглянул на нее и, удостоверившись, что никто из проезжающих по аллее не увидит девушку, поспешил к дому. Дверь была открыта — он сам открыл ее, когда уходил. Герцог поднялся к себе в спальню, закрыл за собой дверь и позвонил камердинеру.
Уезжая из Индии, герцог забрал с собой своего денщика, прослужившего у него почти десять лет. Это был шотландец по имени Росс, единственный, если не считать командования, человек, знавший об опасной роли своего господина в «Большой игре».
«Большая игра» была частью разведывательной кампании, которая проводилась в строгой конспирации — даже агенты были известны только по номерам. Их действия в пользу Великобритании оставались в тайне, и никакие сведения никогда не выходили за пределы запертых кабинетов.
Талбот Мак-Кэрон считал Росса незаменимым помощником и опасался только, что тот не пожелает выйти в отставку вместе со своим господином и лишиться всего, что было так важно для него в течение долгих лет.
Когда герцог одевался к ужину, Росс сказал ему:
— Удобно вашу светлость устроили, даже очень! Тут и звонок в мою комнату есть, если вам вдруг чего ночью понадобится.
— Это вряд ли. — Герцог рассмеялся.
— Ну, я услышу, если что, — ответил Росс. — Тут не Проспишь — звонок-то прямо над кроватью!
Герцог снова посмеялся. Он тоже отметил, что вдовствующая графиня окружила высокопоставленного гостя всеми удобствами, и это еще раз доказывало, что ненавистного брака ему не избежать.
Герцог ждал, гадая, что же делать, если Росс не услышит звонка или если механизм не сработает. К его великой радости, он наконец услышал шаги по коридору. Дверь тихо приоткрылась.
— Ваша светлость звонили?
— Да, Росс, — ответил герцог. — Входи и закрой дверь.
Таинственный голос хозяина подсказал камердинеру, что, по его собственному выражению, «какая-то каша заваривается», а в глазах господина он увидел блеск, которого не было еще вечером.
Примерно через час герцог, которого колотил озноб, был закутан в одеяла и сведен по лестнице дворецким и собственным слугой. Он так слаб от малярии, его трясет «как осиновый лист», рассказывал Росс. Им пришлось едва ли не нести больного в холл, а потом в ожидавший у дверей закрытый экипаж.
Только когда мужчины опустили беспомощного герцога на сиденье, он сумел прошептать:
— Мне так жаль… скажите ее светлости… мне очень жаль…
— Она будет очень огорчена, ваша светлость, — отозвался дворецкий. — Будем надеяться, что ваш врач сумеет усмирить этот ужасный приступ и вылечит вас.
— Благодарю вас… — с трудом выговорил герцог.
Росс укутал ему ноги и сел в карету напротив господина.
Дворецкий произнес:
— Дайте знать ее светлости, когда его светлости станет лучше. Она будет так огорчена! Этим вечером она собиралась дать вечер в его честь.
— Его светлость тоже будет расстроен, когда придет в себя, — ответил Росс. — Он после этих приступов слабее котенка!
Дворецкий сочувственно вздохнул и отошел от кареты.
Лакей захлопнул дверцу, взобрался на запятки и лошади тронулись.
Герцог немедленно вылез из многочисленных одеял и спросил:
