Сесилия Грант - Любовь и расчет
— Его письмо не раскрывает его партийную принадлежность, но он, похоже, проявляет интерес к делам гражданского благосостояния. Особенно его интересует положение отставных солдат, что естественно для бывшего военного: — Уэстбрук кивнул Нику. — Ты сам посмотришь письмо за портвейном и составишь, насколько это возможно, представление о его политических симпатиях.
— Я могла бы предположить, что он состоит в той же партии, что и его брат. — Старшая мисс Уэстбрук обычно хранила молчание с видом великодушной толерантности, когда разговор касался государственных дел. Она сидела сегодня по его правую руку, и Ник чувствовал легкую радость ее триумфа, что сумела поделиться своими познаниями в мире политики. — Если только нет еще одного майора Баркли, ставшего недавно бароном. Он младший брат маркиза Эстли.
Ник порадовался в душе, прежде чем повернуться к девушке лицом. Даже после трех лет знакомства со всеми сопутствующими разочарованиями, видимыми недостатками и мелочностью, которым подвержен любой смертный, ее вид все еще воздействовал на него как яркий солнечный свет после дня, проведенного в потемках.
Конечно, все они были красивыми людьми, Уэстбруки. Красивые родители, как правило, производят на свет красивое потомство. Трое средних — Виола, Себастьян, Беатрис как следствие женитьбы на актрисе — пошли в мать светлой кожей, темно-рыжими волосами и пикантными лицами в форме сердца. Младшая, мисс Розалинда, унаследовала светлые волосы отца и голубые глаза. Но в старшей Кэтрин черты отца и матери перемешались до умопомрачительного эффекта: ее красота превзошла все то, что она получила в сумме от отца и матери.
Ник не мог себя винить за глупость предыдущих трех лет. Вероятно, каждый мужчина, что встречал ее, влюблялся в девушку хотя бы поначалу.
— Ты что, выучила всего «Дебретта»[4] на память? — пошутил он, потому что все в семье над ней подшучивали и потому что шутки требовали некоторой живости ума, иначе он увяз бы в ленивом созерцании ее глаз, волос или совершенной формы и цвета губ.
— Готов биться об заклад, что не всего, — ответил за нее младший брат, сидевший по другую сторону от девушки. — Наша Кейт отличается избирательностью и ограничивает свой выбор графами и выше.
— Мои интересы вовсе не столь узки, — обронила она, игриво изгибая брови, и, обратив к Нику профиль, продолжила орудовать ножом в своей тарелке. — Меня также интересуют новички и вторые сыновья в тех случаях, когда первые не оставляют наследников. Ваш лорд Баркли — пример того и другого. Его брат маркиз женат более одиннадцати лет, но не имеет детей.
Миссис Уэстбрук, сидевшая напротив дочери, бросила на нее хмурый взгляд.
— Я знаю, дорогая, что ты говоришь несерьезно и большей частью шутишь. — При всей скандальности своей прошлой профессии она обладала духом нравственного превосходства, который сделал бы честь любому юристу. — Но бездетный брак не должен вызывать у нас радости. Уверена, что за тем, что ты видишь на этой странице «Дебретта», скрывается много печального.
— А следует ли печалиться? — ухватилась за тему мисс Виола, подобно терьеру, стащившему телячью отбивную с оставленной без внимания тарелки. — Разве лорд и леди Эстли не могут быть счастливы в своем бездетном браке? Могу с легкостью представить, как леди, по крайней мере радуется свободе и возможности заниматься другими делами и увлечениями.
Когда Ник в первый раз обедал в этом доме и стал свидетелем беседы, выдержанной в подобном стиле, то от удивления чуть не проглотил язык. Если бы одна из его сестер посмела обратиться к их матери столь свободно, как это сделала мисс Виола… впрочем, у них практически и не было такой возможности. Матушка редко чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы появляться за обеденным столом, и ушла из жизни, когда Кити исполнилось шестнадцать, а Марте — восемь.
Тем не менее, очко в пользу мисс Виолы. Матушка, возможно, жила бы лучше и была бы до сих пор в добром здравии, если бы не сомнительное счастье ее плодовитости. И зачем ей было столько рожать?
— Вполне вероятно, — ответила миссис Уэстбрук дочери с обходительностью барристера, приберегшего наиболее весомые аргументы напоследок. — Однако я сомневаюсь, чтобы оба супруга не хотели детей, особенно если есть титул и имение, требующие наследника.
— Надеюсь, что мой муж не захочет иметь детей. Ради меня. — Мисс Беатрис, одна из артистически одаренных Уэстбруков, хотя и не была столь прямолинейна в своих высказываниях, как мисс Виола, тем не менее могла со временем с ней сравниться. — Полагаю, он оценит мою преданность музыке и не захочет, чтобы я ее забросила.
— Я могла так рассуждать, когда мне было семнадцать. — Мать семейства Уэстбрук кивнула своей предпоследней по возрасту дочери. — Чувства способны изменяться, причем самым неожиданным образом. Я страстно любила театр, но ничуть не пожалела о том, чтобы оставить его ради того, чтобы выйти замуж за вашего отца и дать вам жизнь.
— Отлично сказано. — Мистер Уэстбрук, кивнув жене, поднял стакан с вином и вызывающе улыбнулся мисс Виоле. — Прокурору есть что возразить?
Правда состояла в том, что обеды за столом Блэкширов проходили в печальной, спокойной и безжизненной атмосфере, столь разительно отличавшейся от огня полемики Уэстбруков. Отец в тех случаях, когда покидал кабинет, как сова дупло дерева, никогда не подтрунивал над ними; никогда не интересовался мнением сыновей ни по одному из вопросов, не говоря о девочках. Дело было даже не в том, что он не доверял их мнению или не желал с ними считаться. Причина скорее состояла в том, что…
— Мистер Блэкшир, — донесся до него голос справа, достаточно тихий, чтобы прозвучать конфиденциально, и его мысли оборвались на самом интересном месте.
Как бы он ни обманывал себя, что погружен с головой в беседу или в воспоминания о прошлых обедах, на самом деле всеми клеточками существа он ощущал присутствие мисс Уэстбрук, как если бы был связан с ней шелковыми ниточками взаимной симпатии, и ей было достаточно лишь легонько потянуть за одну из них, чтобы всецело завладеть его вниманием.
Ник повернулся. Она смотрела на него серьезными глазами, от ее игривого выражения не осталось и следа. Чистый лоб пересекала морщинка беспокойства, и у него зачесались пальцы от желания разгладить этот лоб и убрать тревожность.
Усмири свое идиотское тело. Он понимал рассудком, что никогда не станет для нее кем-то. Более того, Ник знал, что внешняя красота была самой мелкой из причин для восхищения женщиной, наименьшим из ее достоинств. И все же его пульс ускорялся, когда она говорила с ним, а руки, как и любая другая часть тела, вытягивались послушно в струнку, готовые исполнить любое из ее желаний.
