Мэри Кайе - В тени луны. Том 2
Алекс относительно часто проезжал через овраг, и сейчас он попытался мысленно увидеть его и поставить себя на место двоих человек, которые хотели устроить засаду на третьего и убить его, предпочтительно ударом в голову. На дне оврага росло дерево, которое и простирало свои сучья над тропой. Человек, лежащий на одном из этих сучьев, мог бы ударить по голове проезжавшего под ним всадника. Но окажется ли достаточно густой листва, чтобы спрятать такого человека? Этого он не мог вспомнить, но в одном он был уверен: во время спуска по склону ему будет легче разыскать человека среди ветвей, потому что на несколько мгновений он окажется на одном уровне с его глазами. Следовательно, на дереве никого не будет. Это случится, когда он окажется лицом к противоположной стороне оврага.
Алекс вытащил длинный охотничий нож, который возил под крылом седла. Он был частью снаряжения, которое могло пригодиться в длительных поездках по неприветливым землям, и уже не раз сослужил свою службу. Нияз всегда следил за тем, чтобы его лезвие всегда было острым, как бритва, и Алекс легко провел по нему большим пальцем, одобрительно усмехаясь при виде крови, выступившей от одного его прикосновения. Он сунул кинжал в рукав лезвием вверх, тронул Читука пятками, и они миновали деревья дхак и край оврага.
Копыта Читука скользнули по склону, и Алекс тихо заговорил, успокаивая его. Он ехал свободно, удобно сидя в седле, и ничто в его наружности не выдавало напряжения и готовности к немедленным действиям. Он услыхал слабый шорох с одной стороны тропинки и свист веревки и, так как ждал этого, натянул поводья и тем же движением поднял вверх левую руку.
Веревка, как живая, обвилась вокруг него, но вместо того, чтобы прижать обе его руки к бокам, она оставила одну руку свободной. Лезвие ножа взметнулось вверх, перерезая веревку, а Читук, которого грубо осадили, подался назад, вместо того чтобы упасть вперед.
Почти в тот же момент из высокой придорожной травы поднялся человек и бросился к ноге Алекса, но Алекс отпустил поводья после рывка, а в его правой руке оказался пистолет. Выстрел и последовавший вопль заставил Читука пугливо попятиться назад по узкой тропинке, и сокрушительный удар латхи с железным наконечником прошел мимо цели и попал коню в бок, от чего тот неистово заржал. Алекс уронил нож и снова выстрелил, и в ярости Читук снова попятился назад. В следующее мгновение лошадь и всадник со скоростью молнии бросились вон из оврага на плоскую равнину под громовой топот копыт Читука.
Алекс не делал попытки сдержать обезумевшего коня, но позволил ему скакать по своей воле, пока не утихли его боль и панический страх. Они въехали в Чунвар по берегу канала, и Алекс заметил, что рапорт о нелегальном отводе канала оказался правдивым, но это сделал другой земледелец, а не Мухаммед Афзал, получивший от этого выгоду. Он позвал котвала — деревенского старосту — и, разобравшись с отводным каналом, поехал назад к оврагу, сопровождаемый котвалом и несколькими другими жителями деревни.
Человек по имени Собха Чанд был обнаружен прячущимся в зарослях в четверти мили выше тропинки. Было нетрудно выследить его, потому что у него в плече засела пуля и он потерял много крови. По-видимому, он решил, что уже мертв или умирает. Механ Лал тоже ушел не так далеко. Раздробленное колено — достаточно болезненное увечье, так что он корчился в траве и стонал. Кстати, с ними был еще и третий человек, но он скрылся.
Алекс проверил, как двоих раненых положили в повозку, запряженную волами (их раны были наспех перевязаны), и они медленно поехали назад к военному лагерю вслед за повозкой, там он передал двух незадачливых наемных убийц в руки полиции и вернулся в свой бунгало, чтобы позавтракать. Он надеялся, что утреннее происшествие отпугнет остальных, заинтересованных в его устранении, так как обычный туземец, чаще всего безразличный к смерти, испытывал непреодолимый страх перед болезненным ранением.
Позавтракав, он пешком пошел в канцелярию комиссара, незаметно обращая особенное внимание на поведение всех слуг, попадавшихся ему по дороге. Никто не выразил никакого удивления при его появлении, но с интересом заметил, что Дурга Чаран, главный чуппрасси, умеющий управлять своим лицом и вкрадчивыми, немигающими глазами, не мог унять дрожь в руках. Алекс опустил взгляд на эти неспокойные руки и позволил себе некоторое время на них задержаться.
— Дурга Чаран, — тихо сказал Алекс, — кажется, я слышал какие-то разговоры о таклиф[5] в твоей деревне. Может быть, тебе нужно отлучиться и посмотреть, все ли в порядке в твоем доме… пока тебе позволяет здоровье.
Тот ничего не ответил, но часом позже он попросил у комиссара разрешения отлучиться, чтобы заглянуть к себе домой.
Винтер услышала шаги Алекса и его тихий голос. Она ушла в свою спальню, закрыла за собой дверь и разрыдалась впервые после свадебной ночи: она рыдала от облегчения и благодарности, как никогда не рыдала из-за утраченных иллюзий.
Это был вторник, и вечером в резиденции должна была ужинать, как обычно, «вторничная толпа». Винтер была слишком измучена тревогами предыдущей ночи и разнообразными эмоциями дня, чтобы иметь достаточно сил для новой сцены с Конвеем, и она согласилась поужинать с ним при условии, что он позволит ей удалиться сразу же после ужина. Договорившись, она села за его стол (у Конвея не возникло ни малейшего возражения против того, чтобы она притворилась, будто у нее мигрень) и ушла после завершения трапезы.
Он посмотрел на нее с хмурым раздражением, удивляясь, как он мог считать ее красавицей. В последнее время он почти не обращал на нее внимания и внезапно заметил, что она очень похудела и приобрела весьма болезненный вид. Жаль. Ему не нравились тощие женщины. И глаза у нее слишком большие. Они показались ему удивительно прекрасными, когда она впервые приехала в Лунджор. Самые красноречивые глаза, которые ему когда-либо приходилось видеть у женщины. С ресницами как… как черные бабочки! «Проклятье», — подумал комиссар, удивляясь самому себе и неожиданно поэтическому полету фантазии. Но сейчас в них была некая бессмысленность, и они, казалось, смотрели мимо или сквозь него, но никогда не на него, и под ними лежали голубые тени, похожие на синяки.
Вслух он произнес несколько беспокойно:
— У тебя не самый цветущий вид, моя дорогая. Тебе нехорошо? Лунджор — не самое подходящее место для женщин. Климат не тот. Может быть, тебе лучше ненадолго уехать, прежде чем наступят жаркие дни. Эбатноты, я уверен, будут рады увидеть тебя. Или, возможно, следует подумать о визите в Лакноу. Тебе бы понравилось посетить дом твоего отца — наш дом. Что ты скажешь об этом?
