Роксана Гедеон - Дни гнева, дни любви

Не допив горячий кофе и бросив на прилавок монету, я выбежала за порог.

– Сударь! – воскликнула я. – Эй, сударь, подождите! Юноша остановился. Я подбежала, задыхаясь от волнения.

– Я слышала, ваш хозяин едет в Безансон?

– Он не мой хозяин, а мой дядя, сударыня.

– Я так и подумала. Не мог бы ваш дядя взять с собой меня? Дело в том, что дилижанс уже ушел и придет только завтра, а мне нужно ехать уже сейчас, как можно ско…

Я не успела ясно объясниться. Юноша окинул меня холодным взглядом.

– Мой дядя вас не подвезет, сударыня.

– Почему?

– Потому, что его коляска – не дилижанс.

– Но вы не понимаете, как это важно! Ну, я умоляю вас, сударь! Вы не представляете, что от этого зависит. Если сегодня я не попаду в Безансон…

– Я не знаю, какие у вас дела в этом городе. Я лишь вижу, что ваши приставания крайне нелепы.

Сдерживая раздражение, я посмотрела на собеседника. Что он за человек, такой холодный и бесчувственный? Ведь на вид ему так мало лет! И этот сопляк разговаривает со мной так, будто я его кухарка!

– Я хорошо понимаю, что моя просьба неожиданна, – сказала я. – Но я не думаю, что этого основания достаточно, чтобы отказать в помощи женщине.

– Женщине? – переспросил он. – Поистине, эти буржуа совсем обнаглели. Мой дядя дворянин и не возит в карете буржуазок.

– Буржуазок! – повторила я пораженно. – Да вы хоть зна…

Я вовремя прикусила язык, хотя и сгорала от желания осадить этого мальчишку, сообщив, кто я. Мне много чего хотелось ему сказать. Но юноша, к счастью, повернулся и зашагал прочь, лишив меня возможности что-либо высказать.

Итак, свои же дворяне мне отказали. Господи, ведь это именно те, ради которых я еду в Швейцарию…

Положение оставалось отчаянным. Я подумала было, не поговорить ли с господином Роземийи лично, но потом решила, что если уж племянник так высокомерен, то дядя и подавно. К тому же речь шла о свадебном путешествии – кто захочет в такой ситуации брать в коляску лишнего пассажира?

Тем не менее я упрямо пошла вслед за юношей. В конце концов это было единственное, что я могла сделать.

Он вошел в дом номер двенадцать на улице Бак. Во дворе стояла коляска, запряженная тройкой лошадей. Вид у коляски был не особенно блестящий. К крыше был прилажен всего один чемодан.

Спустя пять минут из дома вышел высокий худой господин, чопорный, с сухим желтым лицом. С ним была женщина лет тридцати и тот самый юноша.

– Сообщите нам, когда приедете в Безансон, мадам, – сказал юноша.

– Разумеется, Пьер. Я сразу сделаю это.

Она села в коляску с закрытым верхом. Я даже заметила, как мужчина поцеловал ее.

Я подумала, что будет очень несправедливо, если они все же поедут в Безансон, а я нет. Ведь мне в любом случае Безансон нужнее, чем им.

Коляска медленно выехала за ворота и покатила по дороге. Нет, я буду просто глупа, если упущу такой случай!

Мне было довольно легко догнать коляску. Я шла следом за ней, пока она не выехала на большую дорогу, за заставой.

А затем на ходу уселась на запятки – так, как это делают мальчишки. Мой маневр остался незамеченным.

И я, выехав, наконец, в первом часу дня из Труа, твердо знала, что никакая сила не заставит меня покинуть только что занятое место.

Была полночь, когда я столь необычным образом прибыла в Безансон.

Дыша на замерзшие пальцы, чтобы хоть немного согреть их, я соскочила с запяток, очень сомневаясь в том, что мои одеревеневшие ноги смогут ходить. Последние несколько часов я их почти не чувствовала. И правда – они у меня подогнулись в тот первый миг, когда я ступила на землю.

Луна еще не взошла, и было очень темно. Лишь масляный фонарь горел у входа в дом. Ленивый старый привратник не спешил открывать ворота.

Супруги, с которыми я все время ехала, прошли в дом, а старик отправился на поиски конюха, который должен был заняться лошадьми. Я стояла в нерешительности, не зная, что мне делать. Я опаздывала, а ведь Безансон был вовсе не конечным пунктом моего путешествия. Как следовало поступить? Я видела неподалеку освещенные окна постоялого двора и пошла туда, намереваясь найти там лошадь.

Сонный трактирщик покачал головой.

– Все лошади чужие. Могу предложить ночлег и ужин.

– Да-да, – сказала я растерянно. От теплой постели и ужина я бы не отказалась, но утром мне надо было быть в Понтарлье.

Я вернулась к тому дому, куда ушли новобрачные. Меня охватили раздумья. Я видела, что лошади еще не были выпряжены из коляски. Уставшие, они даже не всхрапывали.

Оглянувшись по сторонам, я решительно подошла к лошадям. Выпрягать их мне еще ни разу не приходилось, к тому же я ужасно боялась, что лошадь фыркнет или, чего доброго, заржет.

Но животное, словно радуясь освобождению, лишь довольно прядало ушами.

Это называется конокрадством, подумала я. Да, именно так. Если кто-то застанет меня, мне не поздоровится. Не говоря уже о том, какой это будет стыд. От волнения и страха пальцы у меня дрожали, я едва справилась с упряжью и облегченно вздохнула, покончив с этим занятием.

– Ну, все…

Я взяла лошадь под уздцы и, тихо уговаривая, повела к воротам.

– Молчи, пожалуйста, молчи, – просила я.

Только скрывшись за углом улицы, я поняла, что дело обошлось. Я, конечно, поступила не самым лучшим образом, но, видит Бог, иного выхода у меня не было. Идти пешком в Понтарлье? Нет, это было совершенно невозможно.

Седла не было, но при желании я могла без него обойтись – ездить верхом я умела не так уж плохо. Безансона я совершенно не знала, но хотела поскорее выбраться отсюда через ту же заставу, что и въехала. Недалеко от города есть дорожная гостиница – там-то я и узнаю дорогу до Понтарлье. Ну, а в самом Понтарлье я не растеряюсь: во время нашего с Эмманюэлем альпийского плена я даже танцевала там на балу в Ратуше, среди провинциальной аристократии.

Мне было холодно. Март выдался не слишком теплый. Вот-вот должен был начаться дождь; он чувствовался в воздухе, носился вместе с дорожной пылью. Горожане спали, редко где светилось окно. Но даже в тусклом свете фонарей я сумела разглядеть, что Безансон – довольно красивый городок: аккуратные домики под острыми черепичными крышами, выбеленные стены, мощенные кирпичом улицы. Если бы мне еще удалось точно выехать на заставу, то об этом городе у меня сохранились бы только приятные воспоминания.

Полосатый столбик караулки свидетельствовал, что я на правильном пути.

– Стой! Кто идет?!

Я вздрогнула. Окрик донесся как раз со стороны караульного поста. Чуть позже я увидела гвардейца. Он вскинул ружье.

У меня перехватило дыхание. Гвардеец… Я всегда в таких случаях вспоминала тех национальных гвардейцев, что отобрали у меня карету, – это было давно, но врезалось мне в память. Гвардейцев я боялась. И терпеть их не могла.