Филиппа Грегори - Привилегированное дитя
— Как хорошо! — радовался Ричард. — Готов спорить, что это кобыла.
— Возможно, — согласилась мама и жестом велела Страйду переменить тарелки, а затем, обратившись ко мне, спросила, какие у меня планы на вечер, пока она будет писать письма.
Остаток обеденного времени Ричард вертелся как на иголках, и я совсем не удивилась, когда он, едва обед кончился, отозвал меня в сторонку и заговорщицки прошептал:
— Джулия, я не могу ждать до завтра. Мне совершенно необходимо увидеть лошадь сегодня. Пойдем со мной! Мы успеем вернуться до ужина.
— Мама сказала… — начала я.
— Мама сказала, мама сказала… — передразнил он меня. — Я иду. Ты пойдешь со мной? Или останешься дома?
Я пошла. Конечно, я пошла, как шла всегда, стоило Ричарду позвать меня.
— Нам следует сказать маме, — нерешительно возразила я по дороге. — Она может хватиться меня.
— Говори, — беззаботно согласился Ричард и открыл дверь на кухню.
— Подожди меня, — попросила я, но он не оглянулся, и я заторопилась за ним следом.
Страйд сидел за кухонным столом, обедая и попивая пиво. На Ричарда он глянул без удовольствия.
— Куда это вы собрались, мастер Ричард?
— Подышать свежим воздухом, — величественно ответил тот. — Можете не открывать дверей из-за нас, — и он прошествовал к двери походкой старого лорда Хаверинга.
Идя за ним, я увидела, что Страйд укоризненно покачал головой, но мне он ничего не сказал.
Оказавшись на улице, я сразу забыла, что колебалась. Магия земли охватила меня, я почувствовала себя другим человеком.
Однажды мама заказала художнику наш портрет. Мне в то время было семь лет, Ричарду, стало быть, шесть. Она ожидала получить традиционную акварель для гостиной: мы вдвоем с Ричардом сидим на голубом диване в комнате для рисования. На единственно приличном предмете обстановки в единственной респектабельной комнате нашего бедного жилища.
Угодить маме было бы нетрудно, но художник оказался человеком, умеющим видеть, и перед тем, как сделать набросок, попросил нас погулять с ним по лесу и рассказать о нашей жизни. Он внимательно наблюдал за нами, видел, как бесшумно мы пробираемся под деревьями, не тревожа даже птиц, распевающих на верхних ветвях. Он почувствовал, что мы относимся к земле как к живому существу. И что Ричард, земля и я составляем друг с другом неразрывное целое.
Поэтому он написал пейзаж нашего вайдекрского леса и меня, маленькую девочку, сидящую под огромным каштаном. Был май, и дерево стояло все покрытое раскрытыми алыми свечами, которые роняли лепестки, и они кружились вокруг меня и падали на землю, становясь похожими на капли крови. Ричард стоял немного позади в позе маленького героя. Я же странно смотрела широко распахнутыми глазами куда-то вдаль, за художника, за раму картины, за маленький, безопасный остров детства.
Казалось, что загадочный мир Вайдекра сообщил моему образу немного дикости и непонятности. Я постоянно слышала зов моей земли, меня тянуло бегать и бегать по ней — хотелось никогда не расставаться со знакомыми запахами и картинами. Когда мне приходилось подолгу оставаться дома, я часто подходила к окну, прижималась лбом к холодному стеклу и выглядывала наружу.
Это расстраивало мою маму. Она рано заметила мою странную любовь к земле и мягко, неназойливо, но достаточно упорно пыталась превратить меня в обычного ребенка. Ей это не удавалось.
Стоило земле покрыться тонкой корочкой первого инея или задуть весенним ветрам, меня становилось невозможно удержать дома. Я должна была уйти, и только беспокойство в глазах мамы заставляло меня медлить.
— Я знаю, как ты любишь гулять, Джулия, — мягко говорила она мне. — Но юные леди не всегда могут делать то, что им хочется. Пожалуйста, займись шитьем, которое ожидает тебя уже неделю, вот твоя штопка. А после обеда можешь немного погулять.
— Ах, мама, я хочу не прогулки, — пытаясь выразить словами свою тоску по пению птиц, отвечала я. — Мне необходимо быть там, где цветут деревья и поют птицы. Там пришла весна, а я едва видела ее в этом году. — Внезапно поймав ее странный, устремленный на меня взгляд, я виновато замолкала.
— Понимаю, — положив руку на мое худенькое плечо, говорила она. — Я вижу, как ты любишь землю. Но это потерянная любовь, Джулия. Ты бы лучше любила Бога и тех, кто любит тебя. Любовь к земле приносит мало удовольствия и может принести много боли.
В знак согласия я кивала, пытаясь скрыть мгновенно возникшее чувство противоречия. Я не могла не любить землю и не любить моего Ричарда.
Но я знала, что мама права, говоря о потерянной любви. Когда я видела пустующие поля Вайдекра и луга с травой по колено, потому что никто не косил их и не пас здесь животных, у меня начинало болеть сердце и я понимала, что любовь к земле, не подкрепленная деньгами и здравым смыслом, — вообще не любовь. И когда Ричард доводил меня до слез поддразниванием и злобой, я начинала бояться, что моя любовь к нему — тоже потерянная любовь.
Но не было другой земли, кроме Вайдекра.
И не было никого в целом свете, кроме Ричарда.
Поэтому, когда Ричард звал меня, я шла без размышлений. Даже когда я знала, что не должна этого делать. И он так был уверен в моем всегдашнем послушании и моей преданности, что уходил не оглядываясь, точно зная, что услышит позади себя стук моих башмаков.
До Хаверинг Холла было довольно далеко, даже если бежать по самой короткой дороге через мостик на Фен-ни. Когда мы наконец добежали до конюшен, задыхающиеся и мокрые, лорд Хаверинг был там собственной персоной, осматривая своих лошадей перед ужином.
— Мой Бог! — воскликнул он голосом, теплым, как портер, и бархатным, как дымок его сигары. — Посмотрите, Денч, кого занесло к нам попутным ветром.
Грум Хаверингов выглянул из приоткрытой двери и улыбнулся нам.
— Пришли взглянуть на новую кобылку? — в его голосе явственно чувствовался протяжный суссекский выговор.
— Да, если можно, — по ангельскому виду Ричарда невозможно было вообразить, что этот мальчик способен на непослушание. — Тетушка-мама рассказала о ней за обедом, и, к моему стыду, лорд Хаверинг, я не мог вытерпеть до завтра.
Мой дедушка тепло усмехнулся своему любимцу.
— Выведи-ка ее, — кивнул он Денчу и обернулся ко мне. — А что ты, маленькая мисс Джулия? Как всегда, держишься в тени Ричарда?
Я вспыхнула, но ничего не сказала. Мне явно не хватало легкости Ричарда в обращении со взрослыми. Я хотела объяснить, что тоже прибежала посмотреть на лошадь. И что бежать из одного поместья до другого очень далеко. И что не надо винить Ричарда за мой приход. Но ничего из этого я не осмелилась сказать. Я только стояла, глупо разглядывая свои башмаки, и молчала.
