Элоиза Джеймс - Супруг для леди
Имоджин сглотнула. Слава Богу, они были в конце комнаты, потому что она почувствовала, как слезы комом встали у нее в горле. Круто развернувшись, она молча вышла в дверь. Рейф следовал за ней по пятам, но она, не обращая на него внимания и ничего не видя перед собой, шла к парадной двери.
В своей половине комнаты Аннабел тяжело вздохнула. Ее сестренка всегда была вспыльчива до крайности и, к несчастью, Рейф, покладистый Рейф, который любил всех и вся, воспылал острой неприязнью к Имоджин почти с первого взгляда. Как только оба они покинули комнату, бушевавший вокруг них шквал сплетничавших голосов достиг наивысшей отметки, превратившись в визгливое кудахтанье, словно в курятнике ожидалось появление обитающей по соседству лисы.
– Если Рейф хотел, чтобы она вышла замуж за этого шотландца, – заметила Гризелда, – он не мог бы более поспособствовать этому браку.
– Она не выйдет за Ардмора, – сказала Аннабел.
– Может статься, у нее не будет выбора, – мрачно молвила Гризелда. – После того как Рейф устроил подобную демонстрацию родительских чувств, Ардмор скорее всего смекнет, что в случае самого незначительного скандала Рейф будет настаивать на браке, и он сможет добраться до ее состояния, если верить слухам.
– Она не выйдет за него, – повторила Аннабел. – Вы не видели сегодня Россетера?
Взгляд Гризелды просветлел.
– Ах! Все эти земельные владения в Кенте и никакой свекрови. Я одобряю, моя дорогая. – Гризелда всегда зрила в корень.
– Он приятный человек, – напомнила ей Аннабел. Ее дуэнья махнула рукой.
– Если считать, что молчание – золото.
Аннабел поправила на плечах свою накидку из золотистого шелка.
– Не вижу ничего худого в том, что ему недостает словоохотливости. Я вполне могу говорить за нас обоих, коли в том возникнет надобность.
– Он танцует с прыщеватой дочерью миссис Фулдженс, – сказала Гризелда. – Но не бойтесь. Россетер не из тех, кто смотрит на несовершенства сквозь пальцы, не так ли?
Бросив взгляд в направлении кивка Гризелды, Аннабел увидела, что Россетер покидает бальную площадку. Он не принадлежал к числу тех мужчин, чья наружность сразу поражает красотой: он определенно не был большим, дюжим мужчиной, который швыряет женщин по бальному залу, точно мешки с зерном. Нет, в его объятиях женщина парила над паркетом. У него было узкое лицо с высоким лбом и серые глаза. Вид он обыкновенно имел бесстрастный и довольно отстраненный – она находила это милым отличием, особенно по сравнению с теми желторотыми юнцами, которые умоляли ее подарить им танец и присылали букеты роз с вложенными в них рифмованными стишками.
Россетер прислал ей один-единственный букет – из незабудок. При нем не было стихотворения – только записка: «Полагаю, они подходят к цвету ваших глаз». Была в этой записке некая восхитительная небрежность. Она тотчас приняла решение выйти за него замуж.
Теперь он, как и предсказывала Гризелда, распрощался с Дейзи и направился в их сторону. Мгновение спустя он уже склонился перед леди Гризелдой, целуя ей руку и говоря в своей бесстрастной манере, что она выглядит особенно прелестно.
Повернувшись к Аннабел, он не стал затруднять себя сочинением комплиментов, а просто поцеловал кончики ее пальцев. Но выражение его глаз согрело ей сердце.
– Мадам Мейзоннет? – спросил он, указав на ее наряд своей тонкой рукой. – Превосходный выбор, мисс Эссекс.
Аннабел улыбнулась в ответ. Они не разговаривали во время танца. Да и зачем? Насколько Аннабел знала – а она обычно знала, что думают мужчины, – они великолепно подходили друг другу. Их брак не будет расколот ни слезами, ни ревностью. У них будут красивые дети. Он чрезвычайно богат, и поэтому отсутствие у нее приданого нисколько его не обеспокоит. Они будут добры друг к другу, и она сможет разговаривать сама с собой, коли ей будет недоставать беседы за завтраком.
Для человека, столь мало терпимого к пустой болтовне, как она, эта перспектива была вполне приятной. В сущности, единственным недостатком, который приходил ей на ум, было то, что беседа с собой содержала мало неожиданностей. Равно как и прощание Россетера с ней в этот вечер.
– Мисс Эссекс, – сказал он, – вы не сочтете за дерзость, если я поговорю с вашим опекуном завтра поутру? – Он сжал ее пальцы в самой что ни на есть обнадеживающей манере – рука его была белоснежной, худой и изящной.
– Я буду весьма счастлива, лорд Россетер, – пробормотала Аннабел.
Она с трудом сдерживалась, чтобы не улыбнуться во весь рот. Наконец – наконец! – до исполнения ее заветного желания было рукой подать. Она жаждала этого мгновения многие годы, с тех самых пор, когда отец обнаружил в ней способности к арифметике и проворно перевалил ведение всех счетных дел в имении на ее плечи. И с тех пор, как ей сравнялось тринадцать, Аннабел целыми днями занималась тем, что рядилась с торговцами, проливала слезы над гроссбухом, который показывал куда более расходов, чем приходов, умоляла отца продать самых дорогих животных и увещевала его не тратить все их деньги на бегах…
И в награду заслужила его неприязнь.
Но она продолжала стоять на своем, прекрасно сознавая, что ее управление денежными делами зачастую было тем единственным, что стояло между ее сестрами и настоящим голодом, единственным, что не давало прийти в упадок конюшням, которыми ее отец так дорожил.
Отец называл ее мисс Зануда. Если она приближалась к нему, когда он стоял с друзьями, то он закатывал глаза. Иногда он вынимал из кармана монетку и швырял в ее сторону, после чего принимался острить со своими приятелями, что она держит его на коротком поводке – как сварливая жена. А она всегда подбирала монетку… нагибалась и подбирала ее, потому что то была одна из монеток, сэкономленных на ненасытной утробе конюшен. Сэкономленных, чтобы купить муку, или масло, или же курицу к ужину.
Поэтому она начала мечтать о муже, который когда-нибудь у нее будет. Она никогда не утруждала себя попытками вообразить его лицо: лицо лорда Россетера подходило ей не более чем лицо практически любого богатого англичанина. Что она рисовала в своем воображении, так это рукава из сияющего бархата и шейные платки – белые, сшитые из первосортного льна.
Одежду, которая покупалась ради красоты, а не прочности. Руки в том безупречном состоянии, которое кричало, что в физическом труде нет надобности.
Руки Россетера вполне бы ее устроили.
Глава 3
Отель «Грийон»
Ночь после бала
Эван Поули, граф Ардмор, был совершенно уверен, что в точности следует указаниям отца Армальяка.
