Джоанна Линдсей - Мне нужна только ты
— Снимите его.
Никто не услышал Демьена. Три человека преградили ему вход и не впускали, пока он не назвал себя. Люди в офисе были слишком заняты поисками улик, никто не обернулся на сдавленный голос Демьена. Он вынужден был закричать, чтобы его наконец услышали:
— Снимите его!
Этот крик привлек внимание, и полицейский офицер в форме негодующе рявкнул:
— Кто вы, черт побери, такой? Демьен был все еще не в силах отвести взгляд от мертвого тела.
— Я — его сын.
Он слышал невнятные слова сочувствия, пока они снимали тело с веревки, но смысл этих слов не доходил до его сознания. Отец был мертв — единственный в мире человек, к которому Демьен был крепко и искренне привязан. Других родственников у него не было.
Мать не в счет. Она развелась с отцом, когда Демьен был еще ребенком, чтобы выйти замуж за своего любовника, вызвав своим поступком немалый скандал. Демьен никогда ее больше не видел и видеть не хотел. В его сердце она была и останется навсегда мертвой. Но отец…
Уинифред тоже не в счет. Он собирался жениться на ней, но не любил. Надеялся, впрочем, что они отлично подойдут друг другу. Он не находил в ней никаких недостатков. Красива, изысканна и будет отличной матерью детям, которые у них родятся. А сейчас он не мог бы назвать ее своей суженой, не мог думать о ней как о близком человеке. Отец…
И немногие так называемые друзья не в счет. После того как мать предала и бросила его, он никого и никогда не подпускал к себе близко. Так было проще. Исключало из жизни душевные страдания. Отец…
— ..явное самоубийство, — донеслось до него. И дальше:
— Даже записка есть.
Перед глазами Демьена появился листок бумаги.
Кое-как сумев сосредоточиться на отдельных словах, он прочитал: «Я старался справиться с этим, Демьен, но не смог. Прости меня».
Он выхватил записку из рук полицейского и прочитал ее снова… и снова. Почерк был вроде бы отцовский, хоть и неуверенный. Записка выглядела так, словно ее долго держали в кармане или сжимали в кулаке.
— Где вы это нашли? — спросил он.
— На письменном столе, в самом центре. Не было возможности не заметить.
— В столе находится новая пачка почтовой бумаги, — заметил Демьен. — Почему записка так измята, если она написана перед самой…
Он был не в силах закончить фразу. Полисмен, к которому он обращался, пожал плечами. Но другой полицейский вмешался в разговор, высказав предположение:
— Возможно, он носил записку с собой несколько дней, пока наконец собрался с духом.
— И принес с собой веревку, не так ли? Такой веревки в офисе не было.
— Значит, он принес ее с собой, — прозвучал равнодушный ответ. — Послушайте, мистер Ратледж, я знаю, как нелегко смириться с тем, что кто-то из близких уходит из жизни, но такое случается. Вам известно, с чем он был не в силах справиться, как сказано в записке?
— Нет. У моего отца не было ни малейшего повода убивать себя, — настойчиво произнес Демьен.
— Ну… а выглядит так, что он думал иначе.
Глаза у Демьена сделались по-зимнему серыми, словно тень на снегу.
— Вы намерены принять это как само собой разумеющееся? — спросил он. — Вы даже не считаете нужным расследовать возможность убийства?
— Убийства? — Полицейский снисходительно усмехнулся. — Существуют более легкие и быстрые способы покончить с собой, чем повеситься. Знаете, как долго при этом приходится мучиться, чтобы умереть? Да еще если шея не сломана, а у него нет перелома шейных позвонков. И есть более легкие и быстрые способы убить человека, чем повешение.
— Тем более что вам выгоднее считать это самоубийством.
— При убийстве самое простое — пустить человеку пулю в голову. И потом смотрите, ведь здесь же нет никаких следов борьбы. Нет указаний на то, что вашему отцу связывали руки, чтобы он не сопротивлялся. Как вы считаете, сколько человек могли бы справиться с мужчиной такого роста и сложения, если бы он сопротивлялся насилию? Одному или двоим это не удалось бы. Трое или больше? Зачем? Каковы мотивы? Держал ли ваш отец деньги здесь? Пропало ли что-нибудь из ценностей, насколько вы можете сейчас судить? Были у вашего отца враги, ненавидевшие его так, чтобы убить?
Ответы были: нет, нет и нет, но Демьен не смог произнести их вслух. Люди из полиции пришли к заключению, которое казалось очевидным. Он даже не мог предъявить им претензии — ведь все выглядело так ясно. Чего ради они станут копать глубже, когда могут составить протокол и начать новое следствие? Только на основании его слов? Пытаться убедить их, что это — преступление, требующее дальнейшего расследования, значило бы понапрасну тратить их и свое собственное время.
Но он все же предпринял еще одну попытку. Потратил на это два часа, пока полицейские не собрались уходить, принеся ему извинения, заверив Демьена, что, разумеется, разберутся во всем. Но он не обманывался ни на минуту. Уступка скорбящему родственнику. Они сказали бы что угодно, только бы покончить с этим поскорее.
Демьен вернулся в городской дом, где они жили вдвоем с отцом, уже за полночь. Дом был громоздкий, старый, слишком большой для двоих, но именно поэтому Демьен не покинул его, когда стал взрослым. Они с отцом жили дружно, никогда не стояли друг у друга на дороге и всегда были готовы к разговору, если одному из них нужно было поговорить.
В эту ночь дом показался Демьену опустевшим. Никогда уже он не позавтракает вдвоем с отцом перед уходом в офис. Никогда не найдет его в кабинете или в библиотеке поздним вечером, чтобы потолковать о классиках или просто почитать, сидя рядом. Никогда им не придется обсуждать дела за обедом. Больше никогда…
Он уже не мог сдержать слез, как старался весь вечер, и они хлынули потоком. Все же Демьен не заплакал до тех пор, пока не вошел в свою комнату, хотя в этот поздний час никто из слуг не мог увидеть его слабость, так непохожую на обычную строгую сдержанность. Он налил себе бренди, которое держал в бюро на случай бессонницы, но горло сдавило, и пить он не стал.
В мозгу засела единственная мысль: он непременно узнает, что произошло на самом деле, потому что никогда не поверит в самоубийство отца. Не было никаких доказательств обратного, никаких признаков борьбы, но Демьен твердо знал, что отец был убит. Он очень хорошо знал своего отца.
Демьен-старший не был способен кривить душой или притворяться. Он никогда не лгал, потому что выдавал себя сразу, как только пытался соврать. Если бы что-то было настолько ужасно, чтобы смерть казалась единственным выходом, Демьен знал бы об этом.
Но они планировали свадьбу. Шли даже разговоры о том, не перестроить ли западное крыло дома, не сделать ли его более уединенным, если Демьен захочет привезти сюда молодую жену. Отец Демьена мечтал о внуках. Он подождал бы уходить из жизни по крайней мере несколько лет, пока у Демьена-младшего не появятся дети.
