Кейси Майклз - Как покорить герцога
— Гаррис, мой мажордом в Лондоне, порядком утомился, называя меня «ваша светлость» и не слыша ничего в ответ. Я понимаю, что это случилось не вчера, но только сейчас, когда возвратился в Англию, я стал осознавать всю важность произошедшего. Я удобно чувствовал себя капитаном Рафаэлем Дотри. И не уверен, Чарли, что справлюсь со всем этим.
Это прозвучало неожиданно откровенно и честно, и сердце Шарлотты снова потянулось к нему. Она, не раздумывая, положила руку ему на плечо.
— Ты прекрасно справишься, Раф. И все в Ашерст-Холл помогут тебе.
— Вот так уже лучше. Ты назвала меня Рафом. Пожалуйста, всегда называй меня так, Чарли… Шарлотта, — кивнул он, вздохнув.
Но, видимо, тут же вспомнил, что он — герцорг Ашерст и должен делать вид, что не подвластен страхам, опасениям и вообще любым человеческим слабостям.
— Я слишком долго держу тебя на холоде. Пойдем в дом.
Шарлотта представила лица девочек при встрече не только со своим братом (если его рослая фигура и внушительный вид произвели на нее такое впечатление, то каким он покажется сестрам?), но и с самой Шарлоттой Сиверс, которая стоит рядом с ним и глядит на них уничтожающим взглядом.
— Хорошо. По крайней мере, тебе следует позаботиться о своей голове.
— Забавно, но мой друг Фитц тоже много говорит о моей голове, хотя и не в столь вежливых выражениях. Вы с ним наверняка быстро найдете общий язык.
— Извини?..
— Не обращай внимания. Скоро Фитц прибудет сюда в моей карете, и объяснений не потребуется.
Парадные двери открылись, как только они поднялись по широким каменным ступеням.
— О, я вижу, лакеи моего покойного дяди любопытны, как всегда. За нами наблюдали, Шарлотта. Хорошо еще, что я не запятнал твою репутацию, попытавшись соблазнить тебя, пока мы стояли здесь.
— Ты бы не сделал этого, — произнесла Шарлотта, тут же придя в себя.
— Ну да, а должен был?
Она пристально взглянула на него.
— Знаешь, Раф, ты и наполовину не столь остроумен, каким себе кажешься.
— Да, и Фитц так считает.
Он взял ее под руку, и они вместе вошли в огромный вестибюль Ашерст-Холл. Дверь за ними сразу же закрылась, и холодный сырой день остался за порогом.
— Его светлость возвратился с Эльбы, — сообщила Шарлотта явно пораженному молодому лакею, который, вместо того чтобы тут же броситься к Рафу и помочь ему снять плащ, стоял открыв рот и, вытаращив глаза, глядел на нового хозяина.
— Билли, — тихонько подтолкнула его Шарлотта, — плащ его светлости.
— Какой большой, да, мадам? — продолжая таращиться, пробормотал Билли, прежде чем его оттолкнул в сторону Грейсон, чопорный седовласый мажордом Ашерст-Холл.
— Позвольте мне, ваша светлость, — сказал Грейсон, ловко принимая плащ Рафа и одновременно отвешивая безупречный поклон, официальный и одповременно подобострастный. — Могу я осмелиться приветствовать вас с прибытием домой? Я уже распорядился, чтобы предупредили леди Николь и Лидию. Они ожидают вас в большом зале.
— Спасибо, Грейсон, — сдержанно произнес Раф и повернулся к Шарлотте, чтобы помочь ей снять накидку. — Как хорошо быть дома. Моя дорожная карета вскоре будет здесь. Проследите, пожалуйста, чтобы позаботились о моем багаже, а также оказали достаточную помощь моему лучшему другу капитану Фитцджеральду. Он ранен, и его нужно как можно скорее перенести в спальню.
— Почту за честь, ваша светлость, — снова отвешивая поклон, сказал Грейсон.
— Почтет за честь? Бедняга, пожалуй, лопается от злости, что ему приходится кланяться мне, Он бы скорее спустил меня с лестницы, — прошептал Раф, когда они с Шарлоттой шли по широкому коридору, облицованному черно-белым мрамором, к двойной двери, ведущей в большой зал. — Знаешь, когда-то я подложил ему в постель жабу.
— Да. Двух жаб: одну под подушку, а другую под покрывало. Чтобы он решил, что уже все в порядке, когда уберет ту, которую вначале заметит.
Раф взял Шарлотту за руку, и она ощутила слабую дрожь во всем теле, в чем вполне отдавала себе отчет.
— И еще — хотя, думаю, ты знаешь об этом. Потолок в этом зале устроен так, что даже шепот слышен в каждом углу.
— Так какого же черта ты…
Они оглянулись. Грейсон следовал за ними шагах в двадцати. Его большие уши приобрели весьма подозрительный багрово-красный оттенок.
— Ступайте, Грейсон, ступайте! — бросил ему Раф и, слегка сжав руку Шарлотты, заставил ее ускорить шаг, в то время как Билли поспешил вперед, чтобы поскорей открыть двойные двери. — Я начал не лучшим образом? — прошептал Раф.
— Ох, не знаю, — ответила Шарлотта, озабоченно оглядывая огромный зал: где же Николь и Лидия? — Думаю, ты проявил хорошие манеры, упав к моим ногам. Ах, вот они, ваши дорогие, любимые сестры, которым не терпится приветствовать вас в вашем доме.
Шарлотта глядела, как Николь вскочила и нетерпеливым жестом указала Лидии, чтобы та тоже встала.
Они обе неподвижно стояли перед небольшим атласным диваном, словно их ноги приросли к полу.
Сейчас близнецам было по шестнадцать — уже далеко не те неуклюжие девочки, еще не вышедшие из детского возраста, которых Раф в последний раз видел перед тем, как отправился на войну. Шарлотта подумала, что они вряд ли узнали бы друг друга.
Внешне сестры-двойняшки выглядели совершенно разными. В сущности, все трое детей Дотри были мало похожи друг на друга.
Николь отличалась почти таким же черным цветом волос, как и у Рафа, но глаза ее были не золотисто-карие, а фиалковые — Шарлотта еще ни у кого не видела таких глаз. Выразительно изогнутые брови и длинные черные ресницы делали взгляд этих фиалковых глаз каким-то особым, почти завораживающим. Колдовским, как однажды почти всерьез заметил отец Шарлотты, добавив, что в прежние времена девушка несомненно окончила бы свои дни на костре.
У Николь была безупречная светлая кожа, но, так как она отказывалась носить шляпку и любила проводить время на воздухе, ее нос и щеки усеивали симпатичные веснушки, а румянец, столь неподобающий леди, лишь украшал ее.
Одним словом, Николь выглядела как всегда — цветущее дитя природы, полное озорства и проказ.
Лидия была полной противоположностью. У этой сестры Николь, похожей на их мать, волосы были пшеничного цвета, а глаза голубые, как летнее небо. Кожа ее не пестрела веснушками: она никогда не забывала надевать шляпку — и не потому, что боялась веснушек, а оттого, что ей говорили, что всегда следует носить ее. Застенчивая, тихая, прилежная, Лидия напоминала полураспустившийся бутон цветка, который, склонив головку, старается не привлекать внимания в своем укромном уголке сада, чтобы его не сорвали прежде, чем он будет готов расцвести. Сейчас Лидия стояла наклонив голову так низко, что Шарлотта могла видеть лишь эти огромные голубые глаза, в которых сквозило чувство вины.
