Лия Флеминг - Дети зимы
Служба была недолгая. Нора признала, что в старинных молитвах было нечто весьма достойное. Церемония помогала осиротевшей семье пройти через мучительное прощание с усопшим. Даже неверующие находили утешение в тех словах. Ник стоял с мрачным лицом, а потом, когда все вышли на осенний ветер и дождь и направились к кладбищу, поддерживал вдову.
Ей было больно смотреть в лицо Карен, видеть на нем непонимание, когда та крепко прижимала к себе сыновей. Работник с фермы обнаружил Джима в поле; к куртке была приколота записка, предусмотрительно защищенная от дождя пластиковым пакетом. Джим был гордым. Он хотел освободить своих сыновей от проклятой участи сыновей фермера. Для него это был единственный выход, но каково теперь его бедным мальчишкам… Тучи расступились, и на секунду выглянуло солнце, залив каменные стены нежно-розовым светом.
В такой день уместнее было бы бродить по пустошам, если снят карантин, а не хоронить молодого мужика, обезумевшего от страха перед жизненными невзгодами. Нора молча выстояла заключительную часть церемонии; она знала, какое горе обрушилось на Карен Гримолдби. Время – плохой лекарь. Оно просто чуточку лишает боль остроты, чтобы можно было дышать и жить дальше. Но боль не проходит никогда.
Она никогда не умела тратить время на болтовню. Женщины должны быть словно каменная стена, крепкими и твердыми, если речь идет об их детях. Семья – вот что самое важное. А чувства надо держать под контролем. Если ты упиваешься своим несчастьем, оно никогда не кончится.
Пройдет время, и она принесет Карен пирог, а ее близнецам коробку сладких овсяных лепешек. Когда будет написан ответ на все письма соболезнования, а затраты на похороны покрыты – когда зима зажмет всех в свой железный кулак, – вот тогда для нее будет самая пора навестить вдову и подбодрить ее. Потому что в это время Карен уйдет с головой в свое горе. К этому времени она будет занята продажей фермы и переездом. И вот еще одна ферма будет разделена на куски и продана под летние дачи для горожан.
Она посмотрела в угол кладбища Св. Освальда, где похоронены те, кто были когда-то для нее самыми дорогими в жизни. Там стояли два скромных могильных камня с надписями на латыни.
«Nos habebit humus». Земля примет нас.
«Mea filia pulchra». Моя красавица-дочка.
Латынь – удобный язык для того, чтобы прятать в нем свое горе. Нора не хотела, чтобы люди видели ее горе. Достаточно того, что отец и ребенок лежали тут вместе под кленом, который пробуждался каждую весну.
Фермеры привыкли к жестокости природы и к смерти, – размышляла она. Серые вороны выклевывали глаза у слабенького новорожденного ягненка, а лисы отгрызали у него голову. Природа не щадит слабых, уничтожает их. Но та эпидемия косила всех без разбора.
Том все-таки выздоровел, а вот Ширли нет. Нора почти никогда не говорила об этом. Зачем? Какой смысл выть, рыдать, кататься по земле от горя, если у тебя есть еще один ребенок и ты должна растить его и следить за порядком на ферме. Когда у тебя есть семья, держи всю свою боль под замком. Вот почему людей из Долин часто называют холодными, бесчувственными и считают, что им неведомо слово «страдание». Однако смерть Джима и беда с ящуром опровергли это поверхностное суждение. На обветренных лицах людей, собравшихся в этот серенький день на кладбище, читались те же страхи и горести, что и у жителей других графств. Правда, фермеры справлялись с ними каждый на свой лад – кто-то с помощью религии, а кто-то пьянства. Ей было чуждо и то и другое, поэтому ей приходилось тяжелее других.
– Какое огромное горе, миссис Сноуден, – шепнул ей на ухо Брюс Стикли. В своем темно-синем пальто классического покроя и отглаженных брюках он казался, да и был, успешным земельным агентом. Нора никогда не доверяла мужчинам, у которых было время на то, чтобы так следить за своими брюками. Она быстро кивнула и отвела взгляд в сторону.
Брюс Стикли в последнее время охотно пускался в беседу.
– Вот и думаешь, что же будет дальше, правда? – продолжал он. – Если установится такой климат, скоро тут и ферм не будет. Вы останетесь последними в долине.
Нора лишь молча пожала плечами.
– Но вам нечего волноваться, – продолжал он, не замечая, что разговор ей неинтересен. – Вы владеете в Долинах весьма престижной собственностью, с тремя магическими ингредиентами. – Он усмехнулся.
– Что ж, говорите. Удивите меня, – едко усмехнулась она.
– Место… место, место, – ответил он. – Южный склон, прекрасный вид на долину и великолепный ансамбль старинных построек. Мало что может соперничать с такими козырями. Даже несмотря на неважное состояние фермы, вы получите за нее кругленькую сумму. Если надумаете ее продавать, я надеюсь, что вы позвоните мне первому.
Будь она мужиком, она бы врезала по яйцам этому карлику с прилизанными волосами и дряблыми веками, хотя бы для того, чтобы убрать хитроватое выражение с его мерзкой рожи. Он думал, что он пуп земли, этот ничтожный червь, пожирающий дохлую собаку.
– Сейчас неуместно говорить об этом, – высокомерно заявила она, пронзив его ледяным взглядом.
– Да-да, разумеется… просто я хочу, чтобы вы знали, – поспешно пробормотал Стикли и скорчил скорбную гримасу, хотя сочувствия в нем было столько же, сколько у волка, прыгающего на овцу.
– Но с чего вы взяли, что мы хотим продать хозяйство? – резко спросила она.
– У Ника нет наследника, да и обстоятельства у вас изменились, – ответил он уже с меньшей уверенностью.
– Как это изменились?
– Я знаю, каково сейчас фермерам с холмов. Я видел, что Ник был на лекции по диверсификации. Вы что, решили перестроить другие амбары?
– То, что мы решили, тебя не касается, молодой человек, – отрезала она. – Я вижу, что ты вылитый папаша. Я знала его. Он всегда торговался до последнего, всегда высматривал что-то подешевле или с уценкой. Вы хорошо нажились на людском горе за все эти годы… Мы пришли сюда проводить в последний путь беднягу, который не выдержал обрушившихся на него неудач, а не для того, чтобы торговаться над его гробом. Надо уважать людей.
Она повернулась спиной к земельному агенту и пошла к могиле, чтобы бросить в нее горсть земли. Ей не хотелось, чтобы Брюс Стикли заметил, что его слова попали в точку.
Значит, уже ходят сплетни, что Нора с сыном, как и многие фермеры, готовы на перемены. Достаточно лишь зайти в рыночный день в офис агентства недвижимости, и досужие умы тотчас сложат два плюс два и получат пять. Ник был прав: Брюс положил глаз на их дом и хочет приобрести его для себя. Что ж, она скорее продаст ферму себе в убыток, чем согласится на такое унижение.
На север
В Брэдфорде шел дождь, потом, когда путники свернули с М62 на шоссе на Скиптон, повалил мокрый снег; но Кэй Партридж неустрашимо вела «Фрилендер» на север по А65. В Сеттле на тротуарах лежал снег. Они осторожно двинулись на подъем. Густые снежные хлопья, похожие на гусиные перья, ложились на ветровое стекло.
