Евгения Марлитт - Дама с рубинами. Совиный дом (сборник)
Глава 4
На другой день Клодина пошла через лес в Нейгауз, чтобы лично переговорить с Беатой.
Она выбрала узкую извилистую тропинку, выходившую на широкую проезжую дорогу. Предстояло пройти значительное расстояние, но приятно было идти по мягкому ковру из мха и травы под густым лиственным сводом. Сама молодая девушка, «прекрасная лебедь Герольдов», как нежно и восторженно называл ее брат, в своем светлом платье и белой соломенной шляпе, скользила, как солнечный луч, в зеленом сумраке.
Выйдя на дорогу, она пошла мимо образцовых нив и прекрасных лугов, изредка наклоняясь, чтобы сорвать несколько желтых цветков, сверкавших, как золотые звезды, в сочной траве. Скоро заблестели окна замка. Он стоял на пологом возвышении, склоны которого покрывал бархатный ковер из подстриженной травы.
Узкая дорожка пересекала газон; Клодина шла по ней, наклонив голову, и только дойдя до площадки под липами около западной стороны дома, подняла глаза и, смутившись, замедлила шаги: в Нейгаузе были гости.
К ней навстречу вышла полная, но стройная дама с очень белым лицом и южными темными глазами. Вероятно, она гуляла здесь, в тени. Шлейф элегантного шелкового платья серого цвета тянулся по песку, а в гребне, придерживающем на затылке густые волосы, при каждом движении посверкивали разноцветные камни. Она держала на руках худенькую бледную девочку в белом платьице, кружевной подол которого опускался почти до земли.
Взгляд Клодины остановился на лице ребенка. Она узнала эти большие, темные как вишни глаза, этот слегка нависающий над пухлыми губками кончик носа, низкий лоб, над которым упруго поднимались блестящие черные волосы – это было типичное лицо боковой ветви герцогского дома.
– Хочу, – залепетала девочка и потянулась к цветам Клодины.
Девушка с приветливой улыбкой хотела дать их в руки малютке, но дама так быстро отстранилась, как будто сочла прикосновение заразным.
– О, пожалуйста, не надо! Я не могу позволить этого! – запротестовала она, скользнув надменным взглядом по простому платью Клодины.
Было что-то враждебное в глазах женщины. Получив отказ, ребенок поднял оглушительный рев. В это мгновение из-за угла показался какой-то господин.
– Почему малютка так кричит? – с неудовольствием в голосе воскликнул он, быстро приближаясь.
Клодина невольно приняла холодный, неприступный вид, служивший ей защитой при дворе. Барон Лотарь вернулся в Германию, и маленький своенравный ребенок был его дочерью…
Обрамленное бородой лицо его вспыхнуло, а глаза блеснули при виде бывшей фрейлины. Он глубоко и рыцарски вежливо поклонился ей.
– Детка, – сказал он, насмешливо улыбаясь и утирая своим платком слезы малютки, – кто же требует цветы, сорванные другими? И знай, что женщины всего охотнее отказывают в том, чего другие всего сильнее желают.
Клодина с изумлением посмотрела в лицо этого избалованного всеобщего любимца, почти боготворимого дамами, и совершенно спокойно выдержала его ответный пронзительно-наблюдательный взгляд.
– Ваш ребенок, конечно, не из-за меня получил первый грустный урок, – возразила она тихо и спокойно. – Едва ли я имею право на эти цветы – они выросли на вашем лугу. Не позволите ли вы теперь дать цветы ребенку? – обратилась она к даме.
Барон Лотарь быстро обернулся, удивленно и сердито глядя на даму.
– Теперь? – повторил он. – Что это значит?
– Я боялась, что Леони может засунуть цветок в рот, – запинаясь, ответила дама, смущение и злость слышались в ее голосе.
Он с оскорбительной небрежностью поджал губы.
– А те цветы, что, безжалостно ощипанные, лежат возле коляски девочки, кто их дал ей, фрау фон Берг?
Дама промолчала и отвернулась.
Клодина поспешила дать цветы ребенку, потому что сцена становилась неприятной. Две маленькие ручки принялись рвать их в мелкие клочки.
Клодина невольно вспомнила принцессу Екатерину, о которой рассказывали, что она в начале своей скрытой страсти ощипывала все попадавшие ей в руки цветы, лихорадочно бормоча про себя: «Любит – не любит…». Она не жалела ни чудесных роз, ни экзотических тепличных цветов.
Барон Лотарь, вероятно, подумал о том же. Он, насупив брови, посмотрел на варварские ручки и пожал плечами.
– Прошу, кроме того, положить девочку, – сказал он даме. – Она сидит уже слишком долго и утомлена – я это вижу по ее согнувшейся спинке.
Дама с высоко поднятой головой пошла к детской коляске, а Клодина поклонилась барону, желая проститься с ним, но он пошел рядом. При повороте за угол дома на них налетел легкий ветерок, поднявший тихий шелест в верхушках лип.
– Как таинственно шумит там, наверху, – заметил барон. – Знаете, о чем шепчутся старые деревья? О Монтекки и Капулетти Полипенталя.
Девушка холодно улыбнулась.
– В институтах редко думают о домашних распрях, – возразила она спокойно. – Если дружны с кем-нибудь, то не спрашивают, имеют ли на то право. И если я отправилась в место, в котором семья моя прежде не бывала, то только из-за школьной подруги. Я уже была здесь однажды, во время своих последних каникул, – старые деревья знают меня.
Он молча поклонился и пошел дальше, а Клодина вошла в вестибюль.
Ей не надо было спрашивать, где Беата, – из ближайшей двери, выходившей, вероятно, во двор комнаты, звучал энергичный, повелительный голос ее подруги.
– Подойди, не упрямься, милый ребенок, – говорила она кому-то. – Мне некогда терять время, давай сюда руку! – Последовала короткая пауза. – Смотри, как хорошо заживает порез, теперь можно вытащить нитку.
Кто-то вскрикнул, и опять все стихло.
Клодина отворила дверь. Тяжелый запах нагретых утюгов ударил в нос. Около длинной доски стояли три женщины и усердно гладили белье, а у окна Беата перевязывала руку молодой девушке. Она не заметила вошедшей и, закончив перевязку, внимательно посмотрела на работниц.
– Луиза, ротозейка, что ты делаешь? – воскликнула она, прищуривая глаза. – Великий Боже! Мой лучший воротничок в неуклюжих руках! Это более чем дерзко с твоей стороны, чучело ты этакое!
Она отняла у девушки шитье, брызнула на него водой и скатала в рулон.
– Я потом сама поправлю испорченное, – сказала она, указывая на маленький сверток, пошла к двери и с удивлением уставилась на Клодину.
Искренняя, сердечная радость осветила ее строгие черты.
– Горячей воды в кофейник, – коротко приказала она девушкам, обняла за плечи подругу и повела ее в большую угловую комнату со старинной мебелью из красного дерева, с белыми еловыми полами и красивыми кружевными занавесками.
Комната эта имела совершенно такой же вид до рождения Беаты и Лотаря, еще в то время, когда у окна в умелых руках, не переставая, жужжала прялка. На трех окнах, выходивших на юг, шторы были спущены, восточные же окна не нужно было закрывать от яркого послеобеденного солнца – перед ними темнели липы, и сквозь их тенистый покров видна была цветущая, залитая светом даль.
