Клаудиа Дэйн - Пари куртизанки
— Разве? — с печальной улыбкой спросила София. — Полагаю, лорд Крэнли должен ответить за это.
— Все, что он делал, — целовал меня.
— Если все, на что он отважился, — это один или два поцелуя, а вы лишь позволили ему это, то тут даже не о чем говорить, — заключила София. — Но он зашел гораздо дальше, не правда ли? Надеюсь, вы поверите мне, если я скажу вам, что поцелуи одного мужчины почти ничем не отличаются от поцелуев другого.
Айвстон… Мысли девушки обратились к недавнему воспоминанию. Его поцелуи не имели ничего общего с поцелуями Крэнли, хотя они оба делали одно и то же.
— Но если Крэнли попросит моей руки у отца, — сказала Амелия, надеясь, что он действительно сделает это, несмотря на ее злые и несправедливые слова, — тот даст ему свое согласие. Я скомпрометирована, леди Далби. Это конец.
— Этого не будет, уверяю вас, пока Крэнли не приложит достаточно усилий, чтобы добиться вашей любви, — ответила София. — Все должно быть сделано так, чтобы он сделал подобающее предложение.
— Я старалась, вы же знаете, — немного резко произнесла Амелия.
Леди Далби снисходительно улыбнулась, потрепав девушку по коленке:
— Но у меня гораздо больше опыта в такого рода делах, дорогая. Положитесь на меня. Вы получите своего Крэнли, уверяю вас.
Глава 25
Официальное пребывание Олдрета дома превратилось в светский раут сезона. Обычно посетителей принимали, обменивались с ними приветствиями, делали круг по гостиной и удалялись; это было так же привычно, как волны при отливе. До сегодняшнего дня.
Никто не уходил. Гости приходили и оставались. Даже те, кто едва ли перемолвился с Олдретом словом за последние десять лет.
К примеру, прибыл Уэстлин, о котором было известно, что он не общался с Олдретом уже двадцать лет, с тех самых пор, как София Далби выбросила своего первого и самого скандального любовника прямо из своей постели. Подробности той истории были крайне мрачными и непривлекательными, с чем согласилось все общество. Никто не знал, каким образом во все это был вовлечен Олдрет, однако его участие привлекло еще больше интереса.
Присутствовали и герцог Хайд с герцогиней. Это было несколько неловко. Не то чтобы между двумя герцогами были какие-то трения, просто дело осложнялось этой нелепой карикатурой с участием второго сына Хайда и единственной дочери Олдрета. Над ней можно было вдоволь посмеяться у себя дома, но ее скандальное содержание не позволяло обнаружить в обществе, что вам вообще известно о ее существовании. Вопрос о том, как сложится их общение, учитывая то, что еще утром их дети явились объектами насмешек, возбуждал всеобщее любопытство. И интерес. Еще одна причина, почему никто не торопился покидать Олдрет-Хаус.
А еще присутствовал лорд Крэнли, вернувшийся после своего ухода с леди Амелией на руках рассерженным и неудовлетворенным. Это приводило к очевидному заключению, что девушка, как и подобало, отвергла его домогательства, и вместе с тем вызывало сомнения в достаточной настойчивости Крэнли. Когда же Олдрет поблагодарил и похвалил Крэнли за то, что тот вовремя унес его дочь, поскольку та была на грани обморока, исчезла всякая возможность скандала на почве произошедшего.
Гости были разочарованы. Что самое странное, таким же выглядел и Крэнли, и это вызвало еще одну волну сплетен. В любом случае покидать особняк никто не собирался, даже учитывая то, что были выпиты все принесенные напитки.
В библиотеке так и витал дух ожидания, хотя никто и не спросил вслух: когда же, мол, вернется леди Амелия? Все пришли к заключению, что с ней была леди Далби, хотя Крэнли и не утверждал ничего подобного. А поскольку собрание лишилось общества Софии, то все внимание присутствующих было приковано к ее родственникам; то, что Крэнли находился среди них, оказалось лишь приятным совпадением.
— Я полагал, что ты хотел получить ее, — произнес сын Джона Джордж Грей.
— Оставь эти глупости, — мягко сказал герцог Далби. — Унести женщину из комнаты еще не означает предложения руки и сердца.
Крэнли искоса взглянул на него не слишком дружелюбно, но не сказал ничего.
— Ты мог просто попросить ее, — заметил Майкл Грей, самый молодой из племянников Софии.
— Кого и о чем? — спросила леди Элинор Керкленд. Теперь, когда ее сестра Луиза вышла за Генри, она тоже принадлежала к их семье. Лишь поэтому Крэнли не стал игнорировать вопрос.
— Попросить леди Амелию выйти за меня замуж, — уточнил он.
— Ах, но для чего вам это? — воскликнула леди Элинор. — Амелию интересуют только герцоги. Я думала, всем известно об этом.
— Люди могут меняться, — чопорно промолвила леди Джордан. Она выглядела неожиданно трезвой. Должно быть, у Олдрета закончилась мадера. — Время и расстояние могут изменить все.
Поскольку Мэри смотрела прямо на Джона Грея, говоря это, то Крэнли заключил, что ее слова относились скорее к ее собственной истории.
— Но Амелию изменить трудно, — настаивала Элинор, — и не только в этом вопросе. Она придерживается весьма твердых убеждений.
— Ты забыла о карикатуре, — сказала леди Джордан. — Подобное может изменить самые твердые убеждения.
Поскольку она продолжала смотреть на Джона Грея, Крэнли не обращал внимания на ее слова. И хотя дама казалось трезвой, нельзя было быть уверенным, что это действительно так. За два года, пока он добивался Амелии, ее компаньонка никогда ни в чем не мешала.
— Я еще не видела Амелию, — сказала Элинор, обращаясь к Майклу. — А вы?
— А мне посчастливилось, — ответил тот.
— И где же? — уточнила Элинор, подходя ближе к нему. Было непонятно, улыбался тот или хмурился; Поскольку она теперь принадлежала его семье, Крэнли полагал, что стоит сократить время ее общения с ирокезами, даже если они являются близкими родственниками Софии Далби. Точнее, это можно было считать еще одной причиной.
Как и следовало ожидать, леди Джордан не обратила на этот эпизод никакого внимания.
— Эта карикатура не предназначена для глаз юной девушки, — ответил Крэнли.
— Но ведь вы тоже изображены на рисунке.
— И в каком виде? — Шаловливое личико Элинор горело любопытством.
Крэнли вздохнул. Как и Луиза, девушка обладала светлой кожей и рыжими волосами. Но несмотря на это, они казались совсем разными. Лицо Элинор покрывали веснушки, а волосы были темными и почти прямыми.
Кожа Луизы была безупречно чистой, а ярко-рыжие волосы сильно вились. Единственной общей чертой сестер являлась невероятная смелость и прямота в суждениях, однако в этом, вероятнее всего, стоило винить воспитание их отца, маркиза Мелверли. Должно быть, девушкам пришлось развить в себе определенные качества, чтобы выносить общество такого человека.