Джоанна Линдсей - Нежный плут
– Рослинн, твоя невестка? Та самая, которая будет возражать против моего пребывания здесь? И какого же брата она жена?
– Энтони, конечно. Это ж его дом.
– Ты хочешь сказать, что он женат?
– Он надел на себя хомут за день до того, как я встретил тебя. С тех пор и длится его блаженство. Но когда я уезжал отсюда, он был в ссоре со своей шотландочкой. Интересно посмотреть, как они сейчас поживают друг с другом. Правда, Джереми уверяет меня, что Тони вышел из-под опалы.
– Тебе, по-моему, неплохо побыть здесь, однако, – со значением сказала Джорджина. – Мог бы рассказать мне об этом и до того, как мы приехали сюда, Джеймс.
Он равнодушно пожал плечами.
– Я не думал, что тебе будет интересно слушать про мое семейство. Мне твои точно неинтересны. В чем дело? – спросил он, увидев, что у нее на мгновение отвисла челюсть, а потом она снова повернулась к нему спиной. – Я не хотел обидеть тебя, дорогая, тем, что не выношу этих варваров, которых ты называешь своими братьями.
– Мои братья не вели бы себя по-варварски, если бы ты нарочно не провоцировал их. Любопытно, как бы отреагировало твое семейство, если бы я сделала то же самое.
– Гарантирую, что тебя не подвергнут порке и не отвезут на телеге на Тайнбернский холм, чтобы тебя там повесили.
– Скорее всего, нет, но я им не понравилась бы. И они стали бы сильно удивляться, как это ты потерял голову и привез меня сюда.
Он усмехнулся и подошел к ней сзади.
– Напротив, моя дорогая девочка. Делай и говори, что тебе заблагорассудится. Ты все равно будешь принята так же хорошо.
– Почему?
– Потому что благодаря мне ты стала одной из Мэлори.
– И это считается важным?
– Скоро ты сама все услышишь, я уверен, но тебе не удастся этого сделать, если ты не оденешься. Помочь тебе?
Она отмахнулась от руки, которая обняла ее и взялась за верхний край ее рубашки.
– Думаю, что я сама справлюсь, спасибо. А чьи это одежды, кстати? Рослинн?
– Это был бы самый убедительный ответ, но это не так.
Она чуть покрупнее тебя в настоящее время. По крайней мере, так уверяла меня ее служанка. Поэтому я послал к Реган, которая одного с тобой размера.
Джорджина повернулась в его объятиях и оттолкнула его.
– Реган? А, ну да, это кто зовет тебя «знатоком женщин» вместо «грязный развратник».
– Ну что ты такая злопамятная? – сказал он со вздохом, что осталось не замеченным ею.
– А я думала, что Реган – это твой приятель. – Потом она удивила его тем, что уперлась пальцем в его грудь и с жаром спросила требовательным тоном: – Так кто она? Брошенная любовница? Если ты берешь для меня платья взаймы у любовницы, Джеймс Мэлори, то позволь-ка мне…
Его смех прервал ее тираду.
– Даже не хочется прерывать такой приступ ревности, Джордж, но Реган – это моя любимая племянница.
Мгновение-другое ее лицо ничто не выражало, но потом на нем появился испуг.
– Твоя племянница?
– Она порадуется, услышав, что ты говорила о ней иначе.
– Нет, ради Бога, не говори ей! – испуганно воскликнула она. – Это была вполне естественная ошибка, учитывая, что ты такой отпетый негодяй.
– Теперь ты меня обидела, честное слово, – ответил он как можно более сухим тоном. – Когда ты зовешь меня распутником и негодяем, то между этими двумя словами огромная разница, дорогая девочка. И твоя исключительно естественная ошибка не выглядит естественной, поскольку у меня не было любовниц на годы.
– А ты как зовешь вранье Джереми? Болтовней?
– Забавно, Джордж, но это так. Я всегда предпочитал разнообразие. А любовницы очень утомляют своими претензиями. Но для тебя я сделал исключение.
– Я должна чувствовать себя польщенной? Но этого нет.
– Ты была моей любовницей на «Принцессе Анне». В чем ты видишь различие?
– А теперь я твоя жена, если ты простишь мне это неприятное слово. Так в чем разница?
Она хотела вызвать его раздражение сравнением, но вместо этого он широко улыбнулся ей.
– Ты мне очень нравишься, Джордж.
– Чем? – с подозрением спросила она.
– Тем, что не соглашаешься со мной. Немного людей решаются на это, знаешь ли.
Она неприлично фыркнула.
– Фи, если в твоих глазах это самый высокий комплимент, то считай, здорово ошибся. Здесь ты не набрал и очка.
– Если мы начали считать очки, то на сколько тянет вот это: я хочу тебя?
При этих словах он притянул ее к себе, и она своим телом смогла почувствовать, что он говорит не вообще, а о данном моменте. Он был возбужден, а когда Джеймс был возбужден, то соблазн исходил от всего его тела. Бедра его терлись о ее живот, движениями груди он приводил ее соски в твердое состояние, его прикосновения приходились только на ее чувствительные точки, а губы подавляли всякий протест. Какой протест, когда Джорджина сдавалась в тот момент, когда чувствовала его желание?
Но, сдаваясь, она умудрялась еще поддразнивать его, хотя ей и не хватало дыхания.
– А как насчет твоих родственничков, которых мне полагается сейчас увидеть?
– Дьявол с ними, – ответил Джеймс, прерывисто дыша. – Это важнее.
Он раздвинул своими ногами ее ноги и под мягкое место подтянул ее до определенного уровня. Она обняла его обеими руками за шею, обхватила ногами талию и зарычала при первых движениях. Затем откинула голову, и Джеймс впился губами в ее шею. Ушло всякое желание дразнить его, осталось только то, что происходило в данный момент, только нарастающая страсть.
Когда сцена подходила к апогею, в комнату и вошел Энтони Мэлори.
– Я думал, парень чепуху мелет, но, оказывается, нет.
Джеймс поднял голову и раздраженно прорычал:
– Чтоб тебя, Тони… Выбрал время, черт тебя подери!
Джорджина соскользнула на пол, хотя ноги ее не держали. До нее не сразу дошло, что к ним вторгся один из родственников. К счастью, руки Джеймса все еще поддерживали ее, но он ничем не мог бы помочь, чтобы убрать краску страсти и стыда, все приливавшую к ее лицу. Она помнила Энтони с того вечера в таверне, когда приняли Мака за кого-то другого, помнила, что подумала о нем, будто это самый красивый из голубоглазых дьяволов, каких она когда-либо видела – пока не заметила Джеймса. Но Энтони был по-прежнему неимоверно красив. И некоторое время тому назад она не просто из чувства раздражения сказала Джеймсу, что его сын больше похож на Энтони. Джереми действительно представлял собой юный образ Энтони, вплоть до голубых глаз и черных, как смоль, волос. Она не могла не задавать себе вопроса: действительно ли Джеймс уверен в том, что это его сын? И не могла не задаться вопросом, что подумает о ней Энтони с первого взгляда.
Ей бы повязку на глаз, и она выглядела бы сейчас форменным пиратом в широкой белой рубашке Джеймса, которую ему удалось расшнуровать на ней чуть ли не до конца, в его широком поясе, обрезанном по ней, – она носила его поверх рубашки из-за ее чрезмерно больших размеров, и в собственных узких бриджах. Она была босиком, и ноги ее были неприкрыты, потому что она успела только сбросить обувь и стянуть чулки, прежде чем упасть в кровать и, вместо того чтобы удариться в переживания, крепко заснуть.
