Александра Девиль - Письмо Софьи
– Да, я все еще люблю его, но… – Софья потупилась, – но боюсь, что он никогда уже ко мне не вернется.
– Наверное, узнал, что ты бесприданница, и отказался от тебя? Да, женихи порой бывают так корыстны… Но если он таков, то не стоит о нем и жалеть.
Софья промолчала, не желая объяснять, в чем истинная причина ее ссоры с Юрием, а Ольга Гавриловна продолжала расспрашивать:
– Наверное, тебе трудно жилось после смерти отца? Жаль, что он не успел тебя обеспечить. Впрочем, такая красивая девушка, как ты, может рассчитывать на хорошую партию даже без приданого.
– Ах, тетушка, ведь не всегда и красота приносит счастье, – невольно вырвалось у Софьи.
– О, мне ли этого не знать, – вздохнула Ольга Гавриловна. – Я тоже в молодости была недурна собой, но это принесло больше горя, чем радости, рассорило меня с сестрой и другими близкими. Могла ли я после этого быть по-настоящему счастливой? Жизнь наказала меня, а за что? За непрошеную ко мне любовь жениха Доминики? Может, я когда-то, по молодости лет, легкомысленно пококетничала с ним, но разве это большой грех? Не знаю… Во всяком случае я тягостно расплатилась и за свою красоту, и за свое легкомыслие. Да, мы с Владиславом любили друг друга, но счастливая жизнь в браке продлилась для меня недолго. В молодости муж изводил меня ревностью, в зрелые годы – скупостью и нравоучениями. И все же его смерть явилась для меня большим горем, потому что без Владислава я стала совсем одинока. Мне не удалось сделаться по-настоящему близкой даже своим детям…
Лицо Ольги Гавриловны при этих словах было таким печальным, что Софья не решилась более подробно расспрашивать ее об Адаме и Каролине.
Однако скоро из недомолвок и вскользь брошенных фраз девушка поняла природу той отдаленности, которая установилась между матерью и ее детьми. Адам рос честолюбивым юношей, мечтавшим о военной или светской карьере, однако родичи и ксендзы внушили ему, что, как поляк и католик, он не должен служить в императорской гвардии, и Адам избрал религиозное поприще, на котором вскоре стал успешно продвигаться, предпочитая при этом умалчивать о православной вере своей матери. Что касается Каролины, то она в 16 лет влюбилась в бедного учителя и хотела выйти за него замуж, но родня Жеромских решительно воспротивилась этому браку и сделала все, чтобы отослать молодого человека подальше от Каролины. Впоследствии несостоявшаяся невеста узнала, что ее возлюбленный пошел на военную службу и погиб. Каролина тяжело пережила это известие и, будучи особой экзальтированной и религиозной, вскоре ушла в монастырь. Ольга Гавриловна корила себя за то, что не поняла честолюбивых стремлений Адама и не внушила ему душевной мягкости, а в случае с Каролиной не смогла противопоставить себя семейству Жеромских и защитить право дочери на выбор ее сердца.
Тетушка, страдая от одиночества и холодности детей, пару раз пыталась завести себе бедных воспитанниц, но мужнина родня, видя в них претенденток на долю наследства, ухитрилась ловко спровадить девиц подальше от дома Жеромских.
Однако теперь не чужие по крови мещаночки, а родственница, образованная барышня, оказалась рядом с Ольгой Гавриловной, и никто уже не мог отослать от знатной дамы эту вполне законную молодую компаньонку.
Как и обещала тетушка, в день приезда Софьи и Призванова в доме был ужин с гостями, и даже чванливый Лев, сидя во главе стола, вел себя с натянутой любезностью. Были также приглашены Луговской и Киселев; Чижова не смогли найти, так как он уже где-то кутил в компании молодых офицеров.
Луговской, еще страдавший от язв на ногах, большей частью молчал, а если и говорил, то о делах военных, о болезнях, грозящих городу после таяния снега, а также о наполеоновской казне и награбленных сокровищах, которые, по слухам, отступающие французы вынуждены были бросить у обледенелых холмов Вильно.
Зато опьяневший от хорошего вина и веселых шумных улиц Киселев оживленно делился своими городскими впечатлениями. Оказалось, что здесь, в двух шагах от военного ужаса, ежедневно идут театральные представления, открылись трактиры и игорные дома, даются как частные балы, так и публичные, на которых каждый может быть за определенную цену, объявленную в афишке. А знатная и обеспеченная молодежь составила общество, названное лейб-шампанским, все члены которого сыпали деньгами направо и налево, пили шампанское, как воду, и, разумеется, волочились за виленскими красавицами.
От этих рассказов чета Жеромских хмурилась, зато Калерии, судя по всему, было весело; сидя рядом с Даниилом, она то и дело, склонившись к нему, что-то возбужденно шептала и заливисто смеялась, не забывая порой бросать быстрые взгляды на Софью.
Наслушавшись разговоров о городских увеселениях, Ольга Гавриловна вздохнула:
– Что ж, пусть молодые офицеры немного развлекутся. Они ведь столько натерпелись всякой нужды, рисковали жизнью под пулями, так пусть хоть какое-то время у них останется на передышку. И если ты, Даниил, примкнешь к этим лейб-шампанцам, я, например, тебя совсем не буду осуждать.
Юлия Николаевна нахмурилась:
– Кутят и сорят деньгами те, кто оказался здесь вдали от семьи и родственников, в обществе разнузданных приятелей. А у Даниила, слава Богу, в Вильно имеются близкие люди, и он живет не на какой-нибудь прокуренной офицерской квартире, а в приличном доме, где о нем есть кому позаботиться.
– Разумеется! – подхватила Калерия. – Я и сама никуда не пущу его без присмотра! Мы слишком долго ждали моего дорогого кузена, чтобы отдать его каким-то лейб-шампанцам!
Софья вдруг ощутила подоплеку слов Калерии: так могла заявлять не столько кузина молодого человека, сколько его невеста. Призванов медлил с ответом, и Софья, не удержавшись, искоса на него посмотрела, но, встретившись с ним глазами, тут же отвела взгляд. Голос Даниила прозвучал спокойно и чуть насмешливо:
– Можете не волноваться за мою нравственность, тетушка и кузина. Кутить и сорить деньгами мне некогда, я и так уже порядком отстал от своего полка. Так что отдохну в Вильно денька два-три – и в путь, за границу. Война ведь еще не окончена, государь требует, чтобы наши полководцы гнали наполеоновские войска до самого Парижа.
Юлия Николаевна и Калерия стали наперебой убеждать Даниила оставаться в Вильно подольше, поскольку он уже достаточно совершил подвигов на войне, пора бы и отдохнуть. Призванов, рассеянно слушая их, только усмехался и качал головой. Потом Ольга Гавриловна вдруг вмешалась в разговор:
– Кутить вы ему не разрешаете, отправляться на войну – тоже. Хотите, чтобы бравый гусар сидел тут возле ваших юбок? Вряд ли такое возможно.
