София Нэш - Скандальная репутация
Потом ее взгляд вернулся к Люку Сент-Обину, герцогу Хелстону. В этом человеке удивительным образом сочетались ум и жесткость, мрачность и огромная, всепоглощающая доброта. Именно добротой сейчас лучилось его красивое лицо. Это была иная — первобытная, немного диковатая, мужественная красота, ставшая для нее самой желанной на свете.
За плечом Люка появился какой-то человек, и Розамунде пришлось сделать над собой усилие, чтобы не сбиться с такта.
Отец… а с ним Финн, Фитц, Майлз и даже Джеймс. Все повторялось, как тогда, в церковном дворе, в день свадьбы Мэдлин Сент-Обин. Он отвернется и уйдет от нее. Грудь пронзила боль. Стало трудно дышать. Но тут Розамунда заметила, что щеки отца как-то странно блестят. Он плачет!
Голос Розамунды окреп. Она уверенно взяла высокую, сильную ноту. Чистый завораживающий звук взмыл ввысь и поплыл по залу. Все это время она не сводила глаз с отца, но его образ расплывался из-за застилавших глаза слез. В конце она протянула к нему руку. Песня молила его отыскать большую любовь, которую они потеряли. На этом музыка смолкла, и в бальном зале повисла мертвая тишина.
Розамунда снова опустила голову. Постепенно люди задвигались, до нее донесся возбужденный шепот. Открыв глаза, Розамунда увидела Люка, который стоял на том же месте, очень бледный, сцепив руки за спиной. На его лице застыло удивленное восхищение. Он, казалось, прирос к месту.
Она бросила взгляд туда, где стоял отец, но не увидела его в толпе, громкими возгласами выражавшей свой восторг. От движения множества людей пламя сотен свечей дрожало.
Люк, похоже, очнулся от транса и помог ей спуститься со сцены, на которую уже взбегали взмыленные музыканты в сбившихся набок париках, подгоняемые мистером Брауном.
Розамунда попыталась пробиться через толпу, но тщетно. А ей так нужно было добраться до отца! Она должна сказать ему, что очень сожалеет о случившемся. Она бы отдала все богатства мира, чтобы только услышать его голос, Боже, как же ей хотелось услышать его голос!
— Люк, — взмолилась она, — прошу тебя, помоги! Мне надо добраться до двери!
Его глаза выразили немой вопрос.
— Там мой отец…
Он понял и направился к двери, прокладывая ей путь, как флагманский корабль военной эскадры, Розамунда держалась вплотную, почти не слыша, что ей говорят гости.
Казалась, прошла вечность, прежде чем они добрались до того места, где стоял отец. Но теперь там были только Фитц и Джеймс. Джеймс обнял сестру и прижал к груди, но она отстранилась.
— А где…
— Он ушел. И заставил Финна уйти с ним, — поспешил объяснить Фитц. — Ты же знаешь, как он ненавидит сцены, Розамунда. Так было всегда. Он не любит всеобщего внимания, не выносит, когда на него все смотрят. Но он хотел прийти, Роза. И хочет видеть тебя завтра.
Она обернулась к Люку.
— Пожалуйста, прошу тебя, я должна увидеть его немедленно.
Джеймс остановил ее.
— Нет, Роза, не делай этого. Он будет недоволен. Он уверен, что ты должна остаться. Он мне сам сказал.
— Пойдем, начинается бал, — сказал Люк и взял ее за руку. — Ты должна танцевать первый танец со мной.
— Но я не могу! Я должна…
— Нет, ты не должна, — твердо сказал он и покачал головой. — Однако это вовсе не значит, что ты не можешь увидеться с ним в какой-нибудь безбожно ранний час завтра утром. — Посерьезнев, он взглянул на светловолосых братьев. — Вы тоже должны танцевать с сестрой. Теперь, когда как минимум половина самых знатных пэров королевства пали к ее ногам, следует показать обществу, что Розамунда в ладу с семьей.
У нее снова тоскливо заныло сердце.
— Второй танец мой, — сказал Джеймс.
— Ну а третий — мой, — заявил Фитц.
Их глаза цвета корицы были такими знакомыми, такими родными.
— Но вы будете танцевать и с Сильвией, — встрепенулась Розамунда.
— Конечно, — хором пообещали братья. Джеймс отвел сестру в сторону.
— Не будь дурочкой, Роза, иди с его светлостью, пока он не передумал. Он оказывает тебе высокую честь.
Следовало признать, что некоторые вещи в жизни все же остаются неизменными. Братья в том числе.
— Приятно сознавать, что ты так во мне уверен, — усмехнулась Розамунда, беря Люка под руку.
Он провел ее сквозь толпу. Уже должны были зазвучать первые аккорды менуэта, но герцог сделал знак дирижеру, и зал наполнили мелодичные звуки вальса. Даже Розамунда понимала, что это дерзко и неправильно. Она взглянула на своего кавалера, а тот насмешливо приподнял изогнутую бровь. Ну, кто тут осмелится задавать вопросы?
Стоявшая рядом леди усмехнулась и спросила достаточно громко, чтобы слышали окружающие:
— А каково определение вальса? Ее партнер смеясь ответил:
— «То, что отделяет нас от животных».
— Нет-нет, — вмешалась другая дама. — Это сказано о поцелуях.
Розамунда была абсолютно уверена, что уже слышала это раньше. Странно…
Вертлявый молодой человек, потеснив ее, обратился к Люку:
— Вальс располагается на сто сорок пять шагов ближе к аду. Разве не так сказано в «Словаре Люцифера», ваша светлость?
— Понятия не имею, — огрызнулся Люк, схватил Розамунду за руку и, не заботясь о приличиях, потащил к французским дверям. — Чертовы глупцы!
В его глазах застыло какое-то странное выражение и Розамунда едва за ним поспевала. Что это за «Словарь Люцифера», который, похоже, все знают наизусть? Люк был мрачен и все время бормотал себе под нос что-то неразборчивое. Один раз Розамунда расслышала что-то вроде: «Тупицы, не умеющие считать».
Некоторые дамы останавливали Розамунду, чтобы высказать комплимент ее голосу. Гости становились все веселее после каждого появления слуг с подносами, уставленными бокалами с шампанским и более крепкими напитками. Ата настояла, чтобы гостям не подавали лимонад.
— Чтобы не разбавляли, — заявила она. И оказалась права. Никто не обратил внимания, как Люк и Розамунда проскользнули через толпу и подошли к дверям.
В небе светила молочно-белая полная луна, на ее поверхности виднелись таинственные долины.
— Что ты имел в виду, назвав их идиотами, не умеющими считать?
— Я не говорил «идиоты». Я сказал «тупицы». Все же знают размерность вальса. Там три такта.
— Извини, не поняла.
— Что тут непонятного? Это же простая арифметика. При такой размерности никак не может быть сто сорок пять шагов, а только сто сорок четыре.
Словно костяшки домино, которые Розамунда любила складывать на полу детской комнаты в Эджкумбе, последние слова Люка помогли ей сложить целостную картину.
— Ты… — Она нахмурилась. — Не понимаю, почему ты так раздражаешься всякий раз, когда слышишь цитату из этого странного словаря. Как будто…
