Гроза над озером - Оксана Зиентек
Надо только князю весточку подать.
— А если попробовать с королем договориться? — С надеждой спросила Гримница. — Мне он показался незлым и неглупым.
— Ой, не знаю. Боязно мне как-то. — Ванда покачала головой. — Тебе к королю соваться, это ж все равно, что в яму со змеями.
— Да мне тут сказали, — княжна невесело улыбнулась, — что простую рыцарскую жену король и слушать не станет, а вендку — тем более. Но я знаю того, которого к королю допустят. Не ошибиться бы в человеке…
— А ты к себе прислушайся. — Посоветовал дед, переглянувшись со знахаркой. — Боярышня Милена ложь, как-то умела почуять. Уж не знаю, как это у нее получалось, но она просто знала, когда человек неправду говорит.
— И что же, никто ей не лгал? — Удивилась Гримница, которая о таком даре своей матери никогда не слышала.
— Зачем же? Лгали. — Дед усмехнулся. — Она по-мелочам не придиралась, о знании своем нигде не кричала. Это свои кто знал, кто догадывался… А только в важном деле обмануть ее никто не мог. Если уж у тебя материн дар проснулся, поговори ты со своим человечком. Может, боги помогут…
— А как бы нам князю весть подать? — Спросила Ванда, возвращая княжну и деда к насущным бедам. — Может, я пойду? Все уже привыкли, что я по лесу туда-сюда шастаю. Если и не вернусь вечером, подумают, что в лесу на збуев напоролась. А я тем временем выйду к дальнему броду, а оттуда — к нашим… Князь меня просил за дочкой присмотреть, — она виновато глянула на Гримницу, но та только кивнула, принимая к сведению, — авось, вспомнит.
— Нет, с вестью для князя пойду я. — Дед Соберад усмехнулся в усы. — Мне бы только до ближайшего Святилища добраться, а там весть сама пойдет.
— А надежно ли в Святилище? — Княжна с тревогой посмотрела на деда. — Воевода Межамир с дядькой Мирком трижды гонцов за помощью посылали. А князь потом говорил, что не дошли вести.
— Ну, весть можно не только в дороге перехватить. — Дед пожал плечами. — Перехватить можно гонца. Перехватить можно и письмо, вытащив его из кипы вестей до того, как они князю на стол лягут.
Прости, княжна, но всего я тебе не скажу, то дела воинские. Ты, главное, знай, что если весть дойдет до Святилища, князь ее получит.
Конец дня в крепости прошел, как всегда. Ну, может, заксы были чуть более нервными, чем обычно. Но только и того. Дед, Фите и пара свободных от караулов солдат еще раз сходил на лесную поляну, пригнав телегу ароматной травы. Старушки, собрав детей, долго возились с подсохшим сеном, вороша и укладывая, от чего по всей крепости расходился горьковато-терпкий дух лесных трав.
— Крапивника много, — жаловалась баба Марыля каждому, кто был готов ее слушать. — Молоко горчить будет.
— Ничего, зато ягнята будут здоровее. — Парировала неунывающая баба Зоряна.
Тэде был сегодня молчаливее, чем обычно. Но если бы кто-нибудь взял на себя труд проследить за старым солдатом, то обратил бы внимание, что работа ему находилась всегда в том углу крепости, где трудилась Беляна. И что сама Беляна выглядела непривычно бледной, терла глаза, словно всю ночь не спала. Впрочем, красные глаза прятали и Гримница, и непривычно тихая Ванда… Как бы там ни было, а занятые важными делами рыцари, хоть и приглядывали по-очереди за княжной, ничего особенного не заметили.
А рано утром, едва первые лучи солнца позолотили горизонт, недовольные солдаты приоткрыли створку ворот, выпуская деда Соберада, с косой, ведущего в поводу престарелого конягу, выделенного Арне поселянам для хозяйственных работ. Следом за дедом шла Ванда, привычно закинув на спину вместительный короб для трав.
— И не спится ж вам. — Проворчал один из солдат. — Всю крепость уже своим сеном засыпали, только искру поднеси, а вам все мало.
— Ты, сынек, не умничай. — Строго отчитал его дед. — панове рыцежи любят печеных баранов, бараны любят сено, я то сено кошу и ношу… А ты, сынек, охраняй ворота и не умничай.
— Совсем уже эти венды обнаглели. — Проворчал солдат, обращаясь к своему товарищу, когда за работниками закрылись ворота. — Госпожа слишком много воли им дает, а господина все нет и нет.
— Однако, в одном этот дед прав. — Осуждающе покачал головой его товарищ. — Служи свою службу и не лезь в господские дела. Целее будешь.
Гримница целый день металась по крепости, словно заведенная, находя работу для всех, кто попадался ей под руку. К концу дня десятник уже не рад был, что позволил господам втянуть себя в это дело. Пусть бы сами сторожили эту вендскую госпожу, они — рыцари, они, если что, и приказать, и голос повысить могут.
Будь его, десятника, воля, он охотнее всего запер бы госпожу в ее комнате, и пусть потом ее муж наказывает его, если сочтет нужным. Но рыцари мнение десятника не спрашивали, поэтому он просто старался не попадаться лишний раз на глаза шальной госпоже. Примерно из тех же соображений, из каких его подчиненные старались не лезть в господские дела.
Когда к обеду вернулась знахарка, десятник уже был готов расцеловать эту упрямую, возмутительно непочтительную вендку, которая единственная и могла умерить хозяйственный пыл своей госпожи. В свете последних событий, дед, не вернувшийся к ночи с покоса, вызвал у десятника уже только досаду.
Нет, десятник не был плохим человеком и искренне соболезновал плачущей старухе, припоминая, с каким упорством та всегда рвалась сопровождать мужа. А сегодня, поди ж ты, решила отпустить самого. Дураком десятник тоже не был, прекрасно понимая, что этот ушлый старик в латаных штанах далеко не так прост, гораздо сложнее, чем даже можно подозревать. И именно потому больше всего десятник досадовал на самоуверенность старика, обернувшуюся для обитателей крепости потерей скотины.
А поздно ночью из главного терема тихо выскользнула невысокая фигурка в темном балахоне. Пригнувшись, короткими перебежками пересекла двор, затаилась на время прохода караульных в тени и ловко вскарабкалась по лестнице на крепостную стену. Луна как раз скрылась за тучами и караульный, всматриваясь в грозно гудящую на ветру громаду леса, просто прошляпил ночного гостя. Или нет…
Обходя свой участок стены караульный вдруг остановился, оглянулся, перегнулся через гребень, словно
