Вера Крыжановская-Рочестер - Месть еврея
– Вы очень ошибаетесь. Мистерр Элингтон джентльмен, человек лучшего общества, к которому нельзя относиться как к шарлатану.
– Ну, положим, мошенники всегда прикрываются известным лоском. Но я буду за ним присматривать, так как для того, чтобы производить явления физически невозможные, он обязательно должен плутовать.
– Вы несправедливы, – возмутился барон. – Но позвольте вам возразить, что предвзятое отрицание недостойно разумного человека. Медиумические явления распространяются по всему свету с такой изумительной быстротой, что многие серьезные мыслители и ученые вынуждены были приняться за их исследование и сдались перед очевидностью фактов. На прошлой неделе, например, я видел брата моего зятя, секретаря нашего посольства в Париже. Он был тоже свидетелем необычных явлений, а в одном из тамошних кружков столик не только давал стуком ответы на многие вопросы, но продиктовал даже стихи… Да, постойте, копия у меня в кармане, и я их вам прочту.
– И вы серьезно верите, что столик может диктовать поэтические произведения?
– Да не столик же диктует, а управляющий им дух, который пользуется им, как инструментом. Однако слушайте.
Барон развернул листок и прочел французские стихи.
– Это крайне оригинально, – от души смеясь, сказал Самуил. – Хотя ожидающее нас будущее в потустороннем мире и не особенно привлекательно, по словам поэта-столика, для финансиста и хорошенькой женщины. Но, признаюсь, вы меня заинтересовали. А так как вы любезно пригласили меня на ваше собрание, то я употреблю все усилия, чтобы исследовать, пойдет ли в действительности мой нечистый скелет распевать о современном.
На следующий день, вечером, все приглашенные к барону Кирхбергу были в сборе, когда приехал медиум. Тотчас после чая все перешли в маленькую залу и сели за круглый стол, на который предварительно положили тетрадку белой бумаги, карандаш, колокольчик, бубен и гитару. Окна закрыли шторами, убавили огонь лампы, но не менее, чтобы можно было видеть руки присутствующих и предметы, находящиеся на столе.
С одной стороны медиума сидел Кирхберг, с другой – Самуил, и они держали его крепко за руки. Составилась цепь и водворилось глубокое молчание. Минут через десять стол начал колебаться. Затем стали раздаваться удары то в стол, то в стену, то в другую мебель, потом колокольчик и музыкальные инструменты поднялись в воздух и, как птицы, стали летать над головами присутствующих. Было довольно светло, чтобы следить за прихотливым полетом поднявшихся предметов. Наконец, гитара остановилась на расстоянии около метра над столом, невидимая рука артистически сыграла народную песню.
– Невероятно! Удивительно! Превосходно! – кричали присутствующие.
«Ловкий фокусник, – думал Самуил, – несмотря на то, что мы держим его руки, он проделывает такие фокусы! Ведь нельзя же допустить, что это духи. Быть может, нас обманывает наше воображение, настроенное ожиданием чудесного!»
– Желают ли духи сказать мне, – спросил один из графов, – есть ли между нами еще кто-нибудь, кроме мистера Элингтона, одаренного спиритическими способностями?
Тетрадка зашевелилась, послышалось царапанье карандаша, а затем один листок оторвался и лег на руку хозяина дома. Тогда раздались три удара.
– Духи просят зажечь огонь, – сказал медиум.
Зажгли свечку, и барон прочитал:
– Самуил очень сильный медиум. Его сила будет содействовать сегодня замечательным явлениям. Дух Авраама хочет вступить с ним в общение.
«Какой плут! – подумал Самуил. – Именем отца он хочет победить мое неверие и заставить меня пригласить к себе мага. Удвою внимание…»
– Я прошу духов, – насмешливо сказал он, – не утруждать себя, изображая моего отца. Я не верю в бессмертие души, следовательно, не могу допустить, чтобы то, что раз уничтожено, могло говорить, а для бесплотных существ будет приятнее обратиться к тем, кто достойнее может оценить их послание.
При этих словах стол начал сильно колебаться и условным числом ударов потребовал грифельную доску. Доску принесли и погасили огонь.
Вскоре Самуил почувствовал, что рука медиума вытянулась и застыла в его руке, затем, глубоко вздохнув, англичанин откинулся на спинку кресла, и присутствующие увидели, что по телу медиума забегали световые искорки, сливаясь в облако на его груди. Колыхаясь и расширяясь, облако дошло до середины стола, и тогда из его середины показалась фосфорически светящаяся рука, отчетливо выделывающая на более темном, окружавшем ее облачном фоне, знак, в то время как доска поднялась над столом и остановилась в воздухе, в уровень с лицом банкира.
Светящаяся рука же приблизилась к ней и пальцем стала чертить фосфорические знаки, в которых Самуил тотчас же узнал еврейские буквы.
– Это слишком! – прошептал он, прочитав имя Авраама.
Он знал, что никто из присутствующих, исключая разве англичанина, совершенно ему неизвестного, не знал еврейского языка. Но по мере того, как он читал световое письмо, буквы которого затем исчезли, от беспокойства и ужаса у него выступил холодный пот на лбу. «Безумный! Ты думаешь, что со смертью тела может уничтожаться и то, что в тебе мыслит и страдает! Я знаю все и жалею тебя. Я действительно Авраам, твой отец, и чтобы показать тебе, что свободный дух продолжает видеть и слышать, могу тебе сказать, что мне известно про подмен детей».
Глухо вскрикнув, Самуил вскочил со стула, выпустив руку медиума.
Грифельная доска с грохотом упала на стол и фосфорическая рука стрелой вонзилась в грудь мистера Элингтона, который стал корчиться и глухо стонать.
– Что вы делаете, Вельден, – воскликнул граф Хартиц. – Так не поступают в подобных сеансах, вы можете так убить медиума. Скорей садитесь и составляйте снова цепь.
Как скоро цепь была восстановлена, спавший медиум слабым голосом приказал одному из графов делать над ним пассы, пока он не проснется и не прекратит сеанс. Когда мистер Элингтон проснулся, и общество перешло в залу, все заметили смертельную бледность Самуила и его расстроенный вид.
– Он получил какое-нибудь подавляющее доказательство, – шепнула баронесса Кирхберг своему зятю.
– Вы правы, маман. Я видел на доске буквы, которые принял за еврейские. Надо полагать, что доказательство было такое, что он убедился.
Но они ошибались. Самуил был убежден лишь в одном: что его страшная тайна каким-то образом стала известна «шарлатану», который будет его эксплуатировать и ценой золота заставит купить свое молчание. Фосфорические письма были лишь, по его мнению, прелюдией к шантажу, направленному, быть может, даже Мартой и Стефаном, которые не смогли действовать открыто и взяли себе в сообщники этого проходимца.
