Анн Голон - Анжелика. Война в кружевах
— Никогда не видела более забавного зрелища, чем мокрый месье де Лозен в шляпе, одетой на его собственные волосы. Король уже два часа не отпускает графа от дверцы своей кареты, и парик Лозена настолько пропитался водой, что в конце концов бедняга снял его.
— Какой кошмар! — воскликнула Великая Мадемуазель. — Он заболеет!
И приказала подстегнуть лошадей. За первым же поворотом их экипаж догнал карету Его Величества. В самом деле, Лозен ехал верхом. Вода лилась с него ручьями, и он был похож на ощипанного воробья. Мадемуазель тут же ринулась на защиту храброго придворного, заявив трагическим тоном:
— Кузен, неужели у вас нет сердца? Вы подвергаете опасности несчастного дворянина, который рискует свалиться от жестокой лихорадки. Если вам неведома жалость, то, по крайней мере, подумайте о потере, которую вы понесете, если вас оставит один из самых мужественных ваших слуг.
Король смотрел в бинокль из эбенового дерева с золотой отделкой и не ответил на обращенные к нему слова.
Анжелика огляделась вокруг. Кареты остановились на небольшой возвышенности, господствовавшей над мокрой коричневой равниной Пикардии. Городок, тоже коричневый, опоясанный земляной насыпью, устремил шпили башен к хмурому небу. Сквозь мутную пелену дождя он казался мертвым и напоминал обломок кораблекрушения в глубине вод.
Траншея французов окружила крепость неумолимым черным кольцом. Вторая траншея, расположенная параллельно первой, была почти закончена. В сумерках то и дело вспыхивали красноватые всполохи: по городу стреляли орудия. От взрывов стоял оглушительный грохот. Великая Мадемуазель заткнула уши, но вскоре снова принялась болтать.
Наконец король опустил бинокль.
— Кузина, — степенно произнес он, — вы, несомненно, обладаете даром красноречия, но всегда выбираете весьма неподходящие моменты для своих торжественных выступлений. Я полагаю, что гарнизон намерен сдаться.
Он отдал Лозену приказ прекратить огонь. Граф пустил лошадь в галоп.
Действительно, у ворот крепости наметилось какое-то движение.
— Я вижу белый флаг, — вскричала Великая Мадемуазель, хлопая в ладоши. — Три дня, сир! Город пал к вашим ногам через три дня! Ах! Какая увлекательная вещь война!
Вечером, когда в завоеванном городке толпа жителей устроила овацию у особняка, где остановилась королева, господин де Лозен подошел к Мадемуазель и выразил ей свою признательность за заботу. Великая Мадемуазель улыбнулась, и ее пока еще нежное лицо порозовело. Она извинилась перед Ее Величеством за то, что оставляет ломберный стол, попросила Анжелику занять ее место и увлекла Лозена к окну.
Обратив к графу сияющий взор, она с наслаждением впитывала его слова. В мягких отблесках свечей принцесса казалась молодой и почти красивой.
«Право, да она влюблена!» — с умилением подумала Анжелика.
Лозен надел свою излюбленную маску соблазнителя, искусно сочетая комплименты с необходимой долей уважения. Проклятый гасконец! В какую авантюру он бросается теперь, завоевывая сердце внучки Генриха IV?
Хотя комната была переполнена народом, в ней царила уютная тишина. Игра шла за четырьмя столами. Молчание нарушалось лишь заявками игроков и звоном монет, и до слуха присутствовавших то и дело долетали обрывки продолжавшегося негромкого галантного разговора.
На лице королевы застыло счастливое выражение. В ее короне появилась еще одна жемчужина — очередной завоеванный город. К этой радости примешивалось более глубокое, тайное удовлетворение. Мадемуазель де Лавальер не принимала участия в путешествии. По приказу короля она осталась в Версале. Прежде чем отправиться в поход, Людовик XIV государственным актом, засвидетельствованным Парламентом, подарил своей любовнице герцогство Вожур в Турени, и баронство Сен-Кристоф. «Оба ленных владения обладают значительным количеством вассальных земель и приносят немалый доход»… Он также официально признал свою дочь от Лавальер, малышку Марию-Анну, которая получила титул мадемуазель де Блуа.
Такая милость, на первый взгляд поразительная, никого не могла ввести в заблуждение и оставила равнодушной саму фаворитку. Это был прощальный подарок. Королева видела в нем возвращение к порядку, нечто вроде платежа за ошибки прошлого. Король окружал супругу вниманием. Она находилась рядом при въездах в города и разделяла его заботы и надежды, порожденные военной кампанией. Лишь иногда глухое беспокойство сжимало сердце Ее Величества: это случалось в те минуты, когда ее взгляд падал на профиль маркизы дю Плесси-Бельер, к которой, как ей говорили, король неравнодушен и которую он навязал в свиту королевы.
Действительно, очень красивая женщина, с таким серьезным и ясным взглядом. Ее жесты исполнены грации, порой сдержанной, а порой живой и непосредственной. Мария-Терезия жалела о недоверии, которое окружающие заронили в ее душу. Эта женщина нравилась королеве. Она предпочла бы видеть в ней свою наперсницу. Но мессир де Солиньяк утверждал, что маркиза — распутная женщина, что в ней нет истинной набожности. А мадам де Монтеспан рассказала, что у маркизы дю Плесси какое-то кожное заболевание, которое она получила, вращаясь, в силу своей порочности, среди представителей низших кругов общества. Как доверять внешности? Маркиза выглядела такой здоровой и свежей, а ее дети были прелестны! Если король сделает ее своей любовницей, как это будет неприятно! И так больно!.. Неужели королева никогда не сможет обрести покой для своего истерзанного сердца?
Анжелика, зная, что ее присутствие тяготит королеву, воспользовалась самым незначительным предлогом, чтобы удалиться.
Дом, предоставленный бургомистром правителям Франции, был тесным и неудобным. Королевская свита и первые лица государства заполнили его сверху донизу, в то время как остальной двор и армия расквартировались у местных жителей. Это должно было предотвратить насилие и грабеж. Зачем что-то брать силой, если тебе все и так охотно отдают? Приглушенный шум песен и смеха проникал даже в самые укромные уголки плохо освещенного особняка, в котором еще не выветрились ароматы круглого пикардийского пирога с начинкой из лука-порея, покрытого сливками с яйцом. Этот пирог на серебряном блюде принесли три почтенные горожанки.
То и дело натыкаясь на дорожные сундуки и прочий багаж, Анжелика поднялась по лестнице. Комната, которую она занимала вместе с мадам де Монтеспан, находилась справа от лестничной площадки, а комнаты короля и королевы — слева.
В свете масляной лампы мелькнула маленькая тень, и перед Анжеликой возникла черная маска, на которой блестели лишь яркие белки глаз.
