Сара Маккерриган - Чары воительницы
— Колин! — донесся далекий крик.
Он не видел ее, но узнал голос Дейрдре.
Толпа взорвалась еще одним радостным криком, и взгляд Колина упал на центр ристалища. Было что-то пугающе знакомое в этом рыцаре в синей тунике — поворот меча, то, как удерживает равновесие, то, как нырял щит, и…
Кровь застыла в его жилах. Господь милосердный, нет!
Колин отшвырнул перчатки и с обнаженным мечом бросился вперед, чтобы остановить схватку. Но меч сэра Роува уже начал свое смертоносное движение.
— Хелена! — закричал он.
Время ужасающе замедлилось. Воздух стал странно немым. На краю ристалища он теперь увидел ее, Дейрдре, ее рот был открыт в беззвучной мольбе. Пейган бросился на помощь с противоположной стороны поля. Колин поднял свой тяжелый меч, как будто мог отразить удар оттуда, где стоял. Но было слишком поздно. Меч Роува обрушился на шлем Хелены с ужасным металлическим звуком, который Колин будет помнить до конца своих дней.
— Нет!
Он перескочил через ограду и с грохотом побежал.
Полуслепой от ужаса, он подбежал к ним раньше, чем осознал, что Пейган уже достиг Хелены и снимал ее помятый шлем дрожащими руками. Ее лицо было белым как молоко, а когда ее длинные волосы рассыпались по земле, по толпе, как гром, прокатился изумленный ропот.
Горе вонзилось в живот Колина, словно нож.
Сэр Роув сбросил свой шлем и потрясенно вдохнул, тяжело опираясь на рукоять своего меча.
— Бог мой! — со слезами в голосе воскликнул он. — Нет!
Пейган опустился на колени рядом с Хеленой. Он гладил ее лоб, поднимал ее безвольную руку, искал в ее бледном лице признаки жизни.
— Ах, Хелена, нет, не сдавайся, — молил он.
Колин не двигался. Боль парализовала его. Его губы были сжаты так крепко, что онемели. Он чувствовал себя так, будто за одно мгновение постарел на десять лет.
— Очнись, — прошептал Пейган, сжимая ее руку. — Ты слышишь меня? Очнись.
Из бедра Хелены медленно сочилась кровь, беззвучно капая на землю. Ни птица, ни ветерок, ни шепот толпы не вторгались в умоляющее бормотание Пейгана. Пытка ожидания продолжалась, и Колин подумал, что сойдет с ума от ужаса.
Наконец веки Хелены дрогнули — раз, другой. Потом она вздохнула. Этот звук, как камень, брошенный в неподвижный пруд, отлетел в толпу. Все началось с радостных вздохов облегчения и, в конце концов, превратилось в восторженный рев.
Колин, в его глазах стояли слезы, подбородок дрожал, несмотря на стиснутые, как железные тиски, челюсти, наклонил голову и пробормотал что-то, что было наполовину молитвой, наполовину проклятием.
И все же, когда он посмотрел на Хелену, которая вытряхивала паутину из своего мозга и моргала, чтобы прояснить зрение, было видно, что она, похоже, не осознает, насколько близко подошла к смерти. Упрямая девчонка уже пыталась встать.
Она приподнялась на локтях, посмотрела на Колина, который был слишком потрясен, чтобы двигаться, и взяла протянутую руку Пейгана. С его помощью она поднялась, кусая губу, когда перенесла вес на раненую ногу. С ее лба катились капли пота, но Хелена мужественно не издала ни звука.
Более того, когда она увидела Роува, уныло опирающегося на свой меч, она окликнула его с наигранной легкостью:
— Сэр Роув, я никогда не испытывала таких ударов, как ваши! Такая радость иметь вас в союзниках.
Пейган, кипящий гневом, но старающийся избежать сцены, тоже принял ее легкомысленную манеру.
— Он и правда грозен, миледи, — объявил он, — и это только подтверждает ваши собственные умения, ведь вы достойно противостояли ему.
Толпа радостно приветствовала этот рыцарский разговор, и Роув и Хелена пожали друг другу руки. Потом, пока Колин стоял, ошеломленный, она робко улыбнулась ему и похромала прочь с поля.
Что вытворяет эта маленькая дурочка? Она сильно ударилась, когда упала. Эта резаная рана на бедре должна нестерпимо гореть. И все же она вела себя так, будто это был блошиный укус, как будто всего несколько минут назад она не стояла на пороге смерти. Легкомыслие Хелены даже сейчас распаляло его гнев.
Будь она проклята! Он чуть не подавился своим собственным сердцем, когда увидел ее падение. Как смеет она не придавать значения своим ранам? И как она вообще посмела пробраться на турнир? Получается, что импульсивная девчонка забыла о своей безопасности и безопасности своего ребенка ради мимолетного удовольствия скрестить мечи с норманном. Выходило, что ребенок в ее животе никак не обуздал ее безрассудство.
Колин грязно выругался себе под нос. Если от него это хоть как-то зависит, Хелена никогда больше не будет сражаться. Никогда. Будь он проклят, если позволит ей снова подвергнуть опасности их ребенка.
Ее ребенка, поправился он.
— Вот, Колин, — тихо сказал Пейган. Он поднял забытый шлем Хелены и сунул его ему в руки. — Иди к ней. Ей очень больно, хотя она и отрицает это. Займись ее ранами.
Колин посмотрел на Пейгана, стоящего там со складками тревоги на лице, и ему стало тошно. Теперь, когда Хелена была вне опасности, появилось место для других, более мрачных эмоций — ревность, гнев, боль, — и они все бурлили в нем, когда он попытался блокировать болезненно живой образ друга и его любовницы, сплетенных в страстных объятиях.
— Возможно, это тебе следует заняться ею, — наконец раздраженно бросил он, отталкивая шлем. — Судя по тому, что я слышал, она предпочитает твое общество.
Колин резко отвернулся и пошел прочь, боясь того, что может сделать с Пейганом, если останется, боясь уязвимости, которая может открыться ему.
Каждый шаг был настоящей пыткой, но когда Хелена шла по полю, то знала, что должна высоко держать голову и для спасения своей гордости, и чтобы смягчить вину Роува. Поэтому она заставила свои ноги шагать как можно ровнее, пока не нашла убежище в стенах шатра Пейгана.
Когда прибыл Пейган, она тяжело опиралась на внутреннюю распорку, ее руки были сжаты от боли, но она повернулась, чтобы встретить его с вымученной улыбкой.
— Роув очень хорош, — чуть слышно произнесла она.
— Боже мой, Хелена, — выдохнул он, увидев ее пропитанную кровью тунику. Он бросил ее шлем на землю. — Ложись немедленно.
Она жадно посмотрела на постель, но гордость заставила ее помедлить.
— Ты тяжело ранена, — настаивал Пейган. — Ложись.
— Я в порядке. Мне не нужны…
Это все, что она смогла сказать, прежде чем ее веки затрепетали, и она пошатнулась, заваливаясь набок.
Следующее, что Хелена помнила, — это Пейган, поднимающий ее на соломенный тюфяк на земле и подсовывающий подушку под ее голову. После этого он откинул полог палатки и крикнул:
