Симона Вилар - Исповедь соперницы
Вскоре он заметил меня, но не прекратил свое занятие. И неожиданно я поняла, что он раздражен. Это проступало в каждом его движении, в резких бросках, в том, как он подходил к мишени, вырывал ножи, вновь метал. Наконец, собрав их в очередной раз и отдав оруженосцу, он направился ко мне.
— Тебя что-то беспокоит? — спросила я, когда он поднялся на галерею.
Эдгар оперся о колону и отрешенно уставился в даль. Не очень-то походил он сейчас на счастливого жениха. Не получив ответа. Я все же спросила, виделся ли он уже с невестой, на что Эдгар равнодушно обронил, что был занят весь день, а когда выкроил время и заглянул в аббатство, Бэртрада как раз была поглощена примеркой подвенечного платья. Увидеть же невесту в свадебном наряде до времени считается дурной приметой.
— Завтра мы встретимся с ней перед алтарем. Вот тогда и поглядим, насколько хороша моя суженая.
Он как-то нехорошо хмыкнул. Я заволновалась.
— Что тебя гнетет, родич?
Опят это напряженное молчание. А затем неожиданный вопрос:
— Риган, тебе что-нибудь известно о Гите?
Так вот о ком он думал накануне своей свадьбы! Я несколько опешила. Ведь после отъезда Гиты Эдгар вроде и не интересовался своей возлюбленной. Только раз как-то обмолвился, что Гита поселилась в Тауэр-Вейк, живет тихо, ведет там хозяйство и вроде неплохо справляется.
— Ты скучаешь о ней? — осторожно спросила я.
Его сорвавшийся, словно помимо воли, тяжелый вздох, был красноречивее всякого ответа.
— Я дал себе слово забыть о ней, — признался он наконец. — Думал, так будет лучше. Зачем мне губить ее? Со временем забудется, что она спала со мной, а потом можно будет подыскать ей подходящего супруга. Скучал ли я о ней? Да я был готов выть по-волчьи, так мне ее не доставало. И все же… Знаешь, Риган, я ведь послал ей приглашение на свадьбу. Она моя подопечная и я решил, будет неплохо, если вытащу ее из болот в Норидж. Пусть, думаю, развлечется.
— Вряд ли ей пришлось такое предложение по душе, — заметила я.
Плечи Эдгара вдруг поникли, и он спрятал лицо в ладонях.
— Это наваждение какое-то… Мне хоть бы увидеть ее.
— Ты встретишься с ней еще не раз. Ты ее опекун. Но приглашать на венчание, да еще после всего… По мне — это жестоко, Эдгар.
Но невольно я погладила его по плечу.
— Я и не думала, что ты страдаешь. Но человек должен не ропща принимать все, что случается по воле Божьей.
— Зачем же тогда Господь предоставил мне сперва встретиться с Бэртрадой, а затем как болезнь вселил в меня любовь к Гите?
— Пути Господни неисповедимы.
— Аминь! — сказал он зло, словно огрызнулся.
Я даже отшатнулась. Но Эдгар заметил это. Он всегда был очень чутким. Поймал мою руку, сжал, словно извиняясь.
Этой ночью я долго не могла уснуть. Странные мысли лезли в голову — и это мне, женщине решившей удалиться от мира. А думала я, отчего не родилась красивой, серебристой и легкой, как Гита Вейк? Тогда бы и Эдгар смотрел на меня иначе. Но смогла бы я, как Гита, забыть обо всем ради его любви?
И вдруг с ужасом осознала, что понимаю ее. И не только понимаю, но и завидую — этой обесчещенной, брошенной, но любимой женщине.
* * *Утром все вчерашние размышления уже не казались существенными. Вокруг все улыбались, все были нарядны и оживлены. Я весело шутила со служанками, помогавшими мне одеться.
Я всегда любила хорошую одежду. Она придает женщине уверенность в себе, улучшает ее настроение. И я хотела в свой последний выход к знати, выглядеть, как настоящая дама, а не простая сельская госпожа.
По нормандской моде женщины носили узкие, туго шнурованные платья — блио — подчеркивающие каждый изгиб тела. Священники считали подобное одеяние дьявольским соблазном, вводящим мужчин в искушение. Но чем больше они громили блио в своих проповедях, тем с большим желанием носили их модницы. Признаюсь, я тоже находила узкие блио элегантными и вызывающими. Особенно, если у дамы фигура, которую не стыдно подчеркнуть. Однако я уже была немолодой женщиной, мне перевалило за тридцать зим, и если даже в молодости я не отличалась особой грацией, то сейчас мое тело еще более потеряло форму, располнело. Поэтому я решила одеться по местной саксонской традиции, в прямого покроя тунику, складки которой скроют недостатки тела. Но чтобы моя туника была обязательно роскошной, ибо уверена, что если юность красит и простенькая юбчонка, в зрелости женщина выглядит тем лучше, чем дороже.
Итак, мой последний светский наряд состоял из верхней туники, доходившей лишь до голеней и пошитой из настоящего бархата темно-красного цвета с богатой вышивкой на плечах и по подолу. Под нее я решила надеть другую, более длинную, из легкого фландрского сукна цвета морской волны, тоже с вышивкой по подолу. На ногах шнурованные башмачки, подчеркивающие ступню, ибо ноги у меня маленькие и сохранившие изящную форму. Волосы я уложила низким узлом, а сверху я накинула расшитую серебром широкую шаль, завязав ее на саксонский манер: облегая голову и щеки она мягкими складками обвивалась вокруг шеи, а ее широкие края забрасывались за спину. Вокруг головы тонкий чеканный обруч, а на запястьях браслеты с голубым эмалевым рисунком.
В таком виде мне было не стыдно предстать и перед титулованной английской знатью. Я выглядела, как родовитая английская леди, и когда заметила, что среди прибывших на свадьбу нормандских дам многие одеты куда проще, хоть и в модные блио со шнуровкой, я осталась довольна.
Со многими из знати я встретилась на паперти собора Святой Троицы, где должно было происходить венчание. Жены Глочестера и Стэфана Мортэна весьма приветливо поздоровались со мной. А граф Глочестер даже учтиво передал мне приветствие от моей госпожи леди Матильды. И тут же справился о моем брате. Я ответила, что не имею о нем вестей, но не удержалась и полюбопытствовала, чем неугомонный Гай вызвал немилость короля Генриха? Улыбка Глочестера стала несколько натянутой.
— Разве в Норфолке неизвестно об этом? Чтож, это и к лучшему. Гай же… Он оскорбил одного из членов королевской семьи.
Такой ответ меня не удовлетворил. Но по тому, что Глочестер спросил о Гае после слов о Матильде, я стала догадываться — это как-то связано с ней… или с ее супругом. Я ощутила по-женски беспокойное любопытство, но тут раздались крики, зазвучали трубы и я была отвлечена видом показавшейся на соборной площади кортежа Бэртрады.
Это было красивое зрелище. Нарядные рыцари, пажи, герольды, все на великолепных лошадях под вышитыми черпаками с позолоченными кистями и бахромой, ярко выкрашенные паланкины для дам. Сама невеста, презрев паланкин, ехала на красивой рыжей кобыле. Слева от нее гарцевал светловолосый худой мужчина, некто Гуго Бигод, начальник охраны принцессы, а слева ехал ее брат граф Корнуолл с рыжей шевелюрой, присущей всем потомкам Завоевателя. На Бэртраду я смотрела с особым вниманием. Выглядела она довольной и счастливой, как положено новобрачной в день свадьбы. Но это довольство объяснялось еще и тем, что на нее были обращены все взоры — Бэртрада всегда была тщеславной.
