Джулиана Грей - В объятиях принцессы
– Этот ребенок…
– Если он есть.
– Если он есть… – Сомертон некоторое время молчал. – Ты уже наверняка поняла, что я лучше знаю, как делать детей, чем как их воспитывать. Элизабет и Пенхэллоу сделали все возможное, чтобы оставить мне как можно меньше возможностей омрачать детство Филиппа.
– Это неправда. Они обещали устраивать взаимные визиты. – Она замолчала, поскольку собственные слова показались ей пустыми, никчемными. Именно она попросила его начать новую жизнь в новой семье, и его первый сын, который будет воспитываться в другом доме, в конце концов станет для него чужим. Он будет считать отцом Пенхэллоу.
С севера донесся свисток. Наверное, другой поезд. Тот самый, который они должны пропустить.
Когда Сомертон снова заговорил, его голос был безжизненным:
– Я хочу кое-что сразу прояснить, чтобы впоследствии не было ненужных вопросов. Я не приспособлен для отцовства. И когда родится этот ребенок, я буду играть как можно более ограниченную роль в его воспитании.
– Не понимаю.
– По работе я всегда даю людям задания, к которым у них есть склонность. Я был бы идиотом, если бы, к примеру, отправил человека, прекрасно подделывающего документы, с заданием кого-то убить.
– Ты сравниваешь отцовство с убийством? – Луиза попыталась засмеяться, но почувствовала пустоту и боль в груди.
– Это всего лишь аналогия. Ты, конечно, захочешь еще детей, и у меня нет никаких возражений против исполнения супружеского долга, конечно, после того как ты благополучно родишь и отнимешь ребенка от груди…
– Ты сошел с ума?
– Но я не могу позволить себе повторять ошибки, которые привели к катастрофическому завершению семь недель назад.
Луиза отпрянула, но сильная рука удержала ее на месте. Как он может говорить такие ужасные вещи совершенно спокойным холодным тоном!
– Наоборот, мне кажется, ты именно это и делаешь. Ты заранее обособляешься от семьи, от ребенка.
– Это совсем не одно и то же, – примирительно сказал он. – Мы с тобой – замечательные партнеры… если, конечно, я себе не льщу. Между нами существуют взаимное уважение и удовлетворительная сексуальная связь.
– Удовлетворительная?
– В общем, у нас есть основа для счастливого брака.
– Ты не выглядишь счастливым.
– Счастье, дорогая, вещь недостижимая. Брак можно считать удачным, если партнеры стараются причинить друг другу как можно меньше неприятностей.
– Звучит не слишком привлекательно.
– Дорогая, я не могу тебе дать то, чего не имею.
– Возможно, ты не знаешь, что у тебя есть, не представляешь, как извлечь это из тайников своей души.
Сомертон замолчал. Запели рельсы. Издалека донесся глухой рокот.
– Ты сделала неправильный выбор, дорогая. – Его голос оставался безжизненным, лишенным эмоций.
– Что же я неправильно выбрала?
– Меня.
Луиза могла бы вынести эти слова, если бы они были сказаны угрюмо, под влиянием меланхолии, навеянной солнечным светом на горных вершинах. Но они были произнесены с пугающим безразличием, как будто он тщательно продумал все детали и пришел к определенным логическим выводам.
– Знаешь, до того как прийти сюда, я лежала и думала о тебе, – сказала она. – Я благодарила судьбу за то, что у меня самый лучший муж, – умный и проницательный правительственный агент, один из лучших в Европе, решительный и безжалостный, неутомимый в постели. Я собственными глазами видела, как далеко он готов пойти, чтобы меня защитить. Только он может вернуть мне трон и дать моему народу свободу.
– Ты ошибаешься. Я ужасный муж, а отец вообще никакой. А последний разработанный мной план только случайно не закончился грандиозным провалом. – Он посмотрел на свои ладони. – Одному Богу известно, что будет с нами через несколько недель… или лет, если до этого дойдет. Видишь ли, дорогая, моя звезда уже закатилась, а твоя еще только восходит.
– Что за меланхолическая чушь! Должно быть, всему причиной – вино в вагоне-ресторане. Ужасная гадость! Я сама пожалуюсь в компанию!
Сомертон продолжал разглядывать руки. Его большие ладони были пересечены глубокими линиями и испещрены мозолями.
Луиза накрыла его руки своими.
– Я доверяю этим рукам. Я верю тебе.
Он аккуратно высвободился и ухватился за перила.
– В любом случае уже поздно поворачивать назад. Жребий брошен.
Рокот стал громче. Поезд задрожал. Луиза тоже взялась за перила и склонила голову к Сомертону.
Мимо пронесся встречный поезд, ритмично стуча колесами.
Он исчез так же быстро, как появился, и снова повисла тишина.
В душе Луизы царил мир. Несмотря ни на что, она была спокойна. Она вспомнила ужас на лице Сомертона, когда Пенхэллоу схватил ее и приставил к горлу нож, как он нежно обнимал ее, когда выносил из конюшен на Итон-сквер. Памела говорила, что он много ночей провел у ее кровати.
Неужели это был тот же самый человек, который только что произнес эти холодные слова?
– Сейчас поедем, – сказал Сомертон.
Луиза с наслаждением вдохнула чистый горный воздух.
– Да. Скоро Хунхоф. А потом начнется самое главное. Мы возьмем штурмом дворец, мы вернем трон, мы…
– Прошу прощения. Мы?
– Конечно. Ты, я и Олимпия. И все подданные, которые сохранили мне верность.
– Моя дорогая, ты ошибаешься. – Он выпустил наконец из рук перила и обнял жену за плечи. – Олимпия и я действительно будем, как ты выражаешься, брать штурмом дворец, а ты останешься в безопасном убежище.
– Я вовсе не намерена отсиживаться…
– Это не обсуждается, дорогая…
– Не называй меня так!
– Я могу называть тебя, как пожелаешь, но это действительно не обсуждается. Ты очень много значишь для своего народа, поэтому останешься в безопасном месте, пока не будет покончено со всеми революционерами.
Какой свежий воздух. Интересно, почему он кажется серебристым.
– Понятно. – Она поднырнула под его руку, отвернулась и сделала шаг к двери. – Так и должно быть. Защищай королеву любой ценой.
– Моя дорогая…
Луиза рывком распахнула дверь.
– Мой дорогой Маркем. – Сомертон, как и прежде, смотрел куда-то вдаль. Его гордый нос был задран, словно он принюхивался к воздуху. – Ты очень много значишь и для меня.
Она застыла, сжимая в руке дверную ручку. Лунный свет покрыл темные волосы ее мужа серебром.
Черт бы его побрал. Как у него это получается?
– Рада это слышать, – тихо сказала она, – потому что я, кажется, не смогу без тебя жить.
Она вошла в вагон, захлопнув за собой дверь. Как раз в это время послышался свисток и поезд наконец тронулся.
