Анастасия Туманова - Страсти таборных цыган
– И как живут? Кузьма-то с этой?..
– Плохо, – коротко отозвалась Варька, расправляя на веревке мокрую рубаху Ильи. – Как ей теперь жить хорошо? И с кем?
– Шляется, что ли?
– Данка-то? – удивилась Варька. – Нет… Вот Кузьма похаживать начал. Да ей, кажется, без вниманья. Думаю, что разбегутся они скоро. К ней гости разбогатые ездят – только у Настьки такие раньше были. Тысячами трясут. Что ей Кузьма? Так, перебиться пока…
– Как Яков Васильич? – помолчав, осторожно поинтересовался Илья. – Настьку не проклял?
– Знаешь, нет, – ответила Варька. – Даже портрет ее, который студент Немиров зимой рисовал, как висел в зале, так и висит, Яков Васильич снять не дал. Но, правда, и не говорит про нее ни слова. И другим не позволяет. – Она вдруг бросила развешивать белье, повернулась к брату, блеснув глазами из темноты, вытерла руки о фартук. – Ты не беспокойся. Я думаю, отойдет он через год-другой, вы приехать сможете.
– Это Настька сможет, – буркнул Илья. – А меня он и через двадцать лет увидит – прихлопнет. Да не маши ты руками, сама знаешь… Расскажи лучше, как Арапо. Не женился, случаем, тоже?
– Угадал, – спокойно ответила Варька.
Илья недоверчиво повернулся к ней.
– Шутишь?
– Какие шутки… Месяц назад девочку из болгарского табора украл.
– Ну и дела-а… – протянул Илья, запуская обе руки в волосы и старательно ероша их. Затем, не глядя на сестру, сказал: – Так вот ты чего явилась…
– Коли я тебе без надобности – завтра же назад уеду, – сухо отрезала Варька. – Меня, между прочим, все остаться уговаривали, даже Яков Васильич. А я, как дура, к тебе помчалась, думала – помощь нужна…
– А как же! Знамо дело, нужна! – торопливо проговорил Илья. – Да без тебя Настька тут в стручок загнется вовсе! Вон, ходит прозрачная, от ветра шатается, Гришка с голоду орет… Нет, ну ты видала его, на меня-то ведь он похож?
– Видала. – Варька улыбнулась в темноте. – Прости, конечно, но – одно лицо с Настькой.
– Тьфу, и ты туда же… – проворчал Илья, и Варька с усмешкой похлопала брата по плечу.
– Не беспокойся. Через год Гришка переменится совсем, может, и станет, как ты. Да к тому же не последнего ведь родили. Настька тебе еще полные углы накидает.
Илья с некоторым сомнением покосился на дом, в котором горело одно окно, но ничего не сказал. В окне появился темный силуэт Насти с ребенком на руках, послышалась негромкая песня:
Спи, мой маленький, усни,
Сладкий сон к себе мани.
В няньки я тебе взяла
Ветра, солнце и орла…
– Ох, красота… – заслушалась Варька, делая шаг к дому. – Вполсилы поет, а сердце так и ноет… Ты на землю садиться не решил еще? Жалко Настьку, пропадает талант-то…
– Отвяжись! – резко сказал Илья. – Все кишки вы мне вымотали! Не дождетесь!
Резко развернувшись, он зашагал к дому. Скрипнуло крыльцо, хлопнула дверь. Варька осталась одна. Некоторое время она стояла неподвижно, грустно улыбаясь и слушая Настину песню. А когда та смолкла и свет в доме погас, Варька вздохнула, перекрестилась и вернулась к белью.
Варька легла спать далеко за полночь. На рассвете сквозь сон она слышала, как поднялся брат, как Настя, шлепая босыми ногами по полу, собирает на стол, как они разговаривают вполголоса, как Илья уходит, но встать было немыслимо, и Варька, повернувшись на другой бок, засопела еще слаще. Ей снилась Москва, сияющий огнями ресторан, Илонка в таборном наряде, отплясывающая на паркетном полу, улыбающиеся лица хоровых и – боль, острая боль под сердцем, и бегущие по лицу слезы, от которых она и проснулась. Было раннее утро, через подоконник тянулись солнечные лучи, во дворе, на старых ветлах, гомонили птицы, где-то в конце улицы орал петух. Настя в одной рубашке, с полураспущенной косой, сидела на кровати и кормила грудью сына. Увидев сонную Варьку, сползающую с сундука, она улыбнулась:
– Выспалась?
– Слава богу. – Варька, отвернувшись, поспешно вытерла залитое слезами лицо. – Чего не разбудила-то?
– Зачем? Что я – сама мужа не накормлю? Вон, пошел на Конную, через неделю снимемся. Илья уж замучился совсем.
– А ты?
Настя улыбнулась, не ответила. Варька, нахмурившись, посмотрела на ее тонкие, исхудавшие руки, которыми Настя бережно придерживала малыша, на впадины под скулами, на шрамы на левой щеке. Хотела было что-то сказать, но в это время с улицы послышался надсадный детский писк.
Машинально Варька посмотрела на Гришку, но тот сладко чмокал у груди матери. Они с Настей переглянулись, одновременно пожали плечами.
– Коты орут? – предположила Настя. – Они тоже ровно дети…
– Да нет, точно дите. – Варька встала. – Может, в гости кто из цыган явился? Пойду гляну. А ты сиди корми, не вскакивай!
Беспокойство Варьки выросло до огромных размеров, когда она увидела стоящую возле крыльца круглую корзинку. Сердитый, голодный писк раздавался именно оттуда. Варька подкралась на цыпочках, заглянула.
Малышке было не больше месяца от роду. Маленький коричневый комочек с черным пухом волосенок, плотно зажмуренные глаза, крупные слезы, бегущие по сморщенному личику, открытый ротик. Она была завернута в грубую серую холстину, но каким-то образом размоталась и лежала голенькой, разводя в стороны кулачки, словно грозя ими и требуя еды.
– Дэвлалэ… – ахнула Варька, садясь на землю рядом с корзинкой. – Только подкидыша нам недоставало! Ну что же это за…
Но тут девочка закричала еще сильнее и пронзительней, крошечные кулачки задрожали от плача, и Варька поспешно взяла ее на руки.
– Мокрая вся… Да не вопи ты, не разрывайся, сейчас придумаем что-нибудь… – Она поднесла ребенка ближе к глазам, пристально всмотрелась… и ахнула. Собственный сын Ильи, сопящий сейчас у материнской груди, не был так похож на него, как этот подкидыш.
– Господи, кобель проклятый… Да как же это… Что теперь будет?.. Да откуда ты взялась на наши головы, у какой потаскухи наглости хватило… – испуганно шептала Варька, не чувствуя, как выворачивается и вопит малышка у нее на руках. – Ну что же мне делать, куда тебя девать, горе мое?..
– Варька, что там?
Вздрогнув и чуть не выронив девочку, Варька подняла голову. Настя, как была, в рубашке, стояла на пороге, жмурилась от солнечного света, заливавшего двор. Варька вскочила, прижимая к груди малышку и зачем-то пытаясь закрыть ее рукавом. Настя недоуменно улыбнулась:
– Что ты там прячешь? Младенец? Чей он?
Варька вдруг разом очнулась, поняв, что спрятать ребенка не удастся, да это и ни к чему. Встала и глухо сказала:
– Вот. Смотри.
– Ой, кто это? – Настя спустилась с крыльца, изумленно посмотрела сначала на опустевшую корзинку, затем – на орущий сверток в Варькиных руках. – Боже мой, подбросили, что ли? Как кричит, голодный совсем… Дай его мне.
