Дороти Иден - Говори мне о любви
Русские соболя едва ли были необходимы, они такие дорогие, как и французские тонкие ткани и туалеты. Эти товары издалека и не для всех, так что путь получения денег был долгим, если только они не будут проданы каким-нибудь членам аристократических семей, которые в хороших отношениях со своими чековыми книжками.
Адам Коуп сказал: «Это проблема в некотором отношении». Он и Беатрис всегда думали одинаково. Но он честно заявил ровным невыразительным тоном:
– Швейный отдел выпускает хорошую индивидуальную продукцию, и мы должны дать мисс Флоренс большую часть кредита для этого. Первоначально я был против закупки мехов в наш ассортимент, но надеюсь, такая попытка нам не повредит.
– Если мы отделываем мехом платья для молодых леди, нам нужны шкуры, – спокойно сказала Флоренс.
Флоренс подобно своей матери привыкла к форменному рабочему платью. В ее отделе это было строгое черное платье, украшенное только длинной золотой цепочкой, на которой висели прелестные маленькие часики, подаренные ей родителями ко дню рождения, когда ей исполнился двадцать один год. Ей только недавно было позволено носить их на работе, после встречи с управляющим штатом служащих. Беатрис была против. Она считала, что Флоренс слишком молода и неопытна. Однако, принимая во внимание, что она уже достигла успеха, ей разрешили носить часы. И это было справедливо, Беатрис сама была не старше, когда вышла замуж и пришла в «Боннингтон».
– Я согласен с мисс Флоренс в определенной степени, – сказал Адам Коуп неторопливо, – но не уверен, что в этот ассортимент надо включить соболя.
– Кого мы одеваем, мистер Коуп, начинающих служанок? – спросила Флоренс.
Беатрис одобрила идею Флоренс неохотно. Ее волновал не слишком смелый лозунг Флоренс «Ради шкур – до конца!». Но Флоренс утверждала, что фешенебельные молодые женщины носили одежду из меха не этого сорта, а из других: бобров, лис, персидских лам, рыжей белки, горностая, даже простого кролика. И конечно, соболя имели немногие счастливцы. Безусловно, существуют гостиные, устланные коврами с голубым ворсом и обставленные мебелью с удобными кушетками, где уговаривают мужей и женихов расположиться на мягких сиденьях и тянуть через соломинку шампанское, пока сама Флоренс, рослая, с плоской фигурой, светлыми волосами и голубыми глазами, моделирует роскошные меха при участии опытного скорняка. А жены относятся к ней с одобрением, потому что она им не конкурент, выглядит незначительной, с плоским лицом и без претензий на интересность. И у нее не было плохой манеры узнавать в своих заказчицах старых друзей, пока они первыми не узнают ее. Это длилось долго, пока она не пошла во дворец, чтобы ее представили решительной старой леди с маленькой мерцающей короной на голове, в черном кружевном чепце.
Все это было напрасной тратой времени, мысленно говорила себе Флоренс. Теперь другие времена, они изменились. И если бы она не просыпалась по ночам, то была бы счастлива. Она из рода Боннингтонов, а не Овертонов. Деловая жизнь все больше и больше захватывала ее, и у нее есть много интересных идей, осуществив которые она произведет фурор. Сейчас, в этот момент, когда мистер Коуп провозгласил необычную прибыль, блестящая идея пришла ей в голову.
Наверняка многие сходят с ума по русскому балету, пока Карсавина танцует в Колизее. И ходят слухи, что в будущем году балет графа Сергея Дягилева приедет в Ковент Гарден. Почему бы не подготовить показ русской культуры на выставке в магазине? Показ всех тех причудливых прекрасных вещей, как рисованные иконы, головные уборы с драгоценными камнями и безделушки, сделанные в мастерских знаменитого ювелира Фаберже, домотканые материи ярких цветов и рисунков, резьба по дереву, мебель…
Возможно, все это будет на фоне музыкального сопровождения, скрипач может исполнить музыку Чайковского и Стравинского.
– Это будет изумительно, – сказала Флоренс. Ее глаза приобрели странный холодный блеск. Она загорелась своей идеей. Сможет ли она начать работать над этим проектом когда-нибудь?
У Адама Коупа вместе со старостью появилась жадность. Беатрис видела его сердитый взгляд и опущенные губы.
– Фаберже! Но он придворный ювелир. Только императрица может позволить себе приобрести его изделия.
– Тогда можно сделать копии, – проворно сказала Флоренс. – Я не собираюсь делать из себя посмешище. Все должно быть для продажи – картины, иконы, деревянные башмаки, меха, парча. Я предвижу, что мы не можем приобрести некоторые настоящие ювелирные изделия. Вы просто не хотите представить себе это, словно вам не по карману широкий жест. Вы не согласны, мама?
Беатрис думала с восхищением, что прошло время, когда Флоренс была настолько застенчива, что не осмелилась бы делать такие предложения, а только просила бы разрешения и одобрения. Сейчас она требовала и действительно отдавала приказы. Какой необыкновенный эффект взамен разрушенного романа! А она-то боялась, что Флоренс ожесточится на жизнь…
– Отложи на время свои заботы, Флоренс. Твой план может быть выполнен или не выполнен, но он требует основательного обсуждения. Я думаю, он будет осуществлен, и появятся чудесные витрины с показом русских предметов искусства. Я даже вижу, как мистер Бращ облизывает губы, предвкушая такую работу. Хорошо, Адам, мы не можем быть отсталыми людьми. Я предлагаю разрешить Флоренс тщательно разработать свою идею, найти источники снабжения и определить стоимость. Затем мы обсудим план снова. Не бросай его, Флоренс, план стоящий.
– У нас могут быть все чудесные оттенки: фиолетовый, алый, ярко-желтый, – которые используются для балетных костюмов, – мечтательно сказала Флоренс. – Те, что делают мистер Либерти и его Уильям Моррис, выглядят очень тускло.
Она снова может быть обаятельной, как в тот вечер во время встречи с капитаном Десмондом Филдингом, подумала Беатрис. Это хороший признак, в ней может пробудиться интерес ко всему.
Даже папа предположил, что она воспрянет духом. Он улыбнулся и воскликнул:
– Благодарение Богу за то, что вы совершили в «Боннингтоне», Беа! И это после такой депрессии.
Как давно это было, думала Флоренс, когда она вышла опустошенной из театра с бессмысленной оперетты Жильбера и Сюивана. Каким доверчивым и простодушным существом, погруженным в воображаемый мир, она была, готовая тратить все свои чувства на преходящие и нереальные мечты. Теперь она лучше знает жизнь и никогда больше не позволит себе быть такой уязвимой. Теперь ее поглотило изобретение плана выставки; покупки и продажи зачаровывали ее, она наслаждалась «презренным металлом». Это, очевидно, было у нее в крови. Ей доставляло удовольствие, что покупатели подчинялись ей: противные старые вдовы, перезрелые дочери, трепетавшие простодушные фешенебельные дамы… Она взяла реванш за свою нелегкую жизнь в этом мире и прекрасно нашла себя. Если бы она была замужем, вероятно, она стала бы ужасной женой.
