Евгения Марлитт - Совиный дом
Говоря это, Беата была разочарована: она думала, что увидит жениха и невесту, нежно сидящих рядом. Вместо того Лотарь церемонно подошел к невесте, предложил ей руку, совсем как на придворном балу, и сказал:
— Прогулка будет вам полезна, Клодина.
Как, они были на «вы»? Беата начинала сердиться на слишком сдержанных чудаков.
— Пожалуйста, Лотарь, прикажите после прогулки остановиться перед Совиным домом: мне хочется отдохнуть, я чувствую себя еще слабой.
— Да, конечно. Нам надо сделать визит Иоахиму, — последовал ответ.
Это была очень молчаливая поездка. Когда экипаж стал спускаться вниз, в долину, и показались красные крыши маленького курорта, Клодина со вздохом откинулась назад. Еще это! Она подозревала, что он хотел показать ее реабилитированной. Когда они въехали в аллею, из курзала неслись звуки вальса. На площадке вокруг этого храма музыки стояли многочисленные столики, покрытые красными и белыми скатертями. Знать сидела и болтала за отдельным большим столом, и зоркие глаза оберкельнера следили, чтобы туда не проникали недостойные: часа за три до концерта он прикреплял к стульям надпись «Занято».
Даже если из знатных посетителей приходило только двое или трое, «прочие» не могли достать стула, он пожимал плечами и говорил: «Очень жаль господа, но те места заняты».
Сегодня пустых мест не было, и шел оживленный разговор о чрезвычайных событиях вчерашнего вечера в Альтенштейне. Весть об опале Клодины со стороны герцогини-матери была у всех на устах, естественно, до неузнаваемости преувеличенная. Одни рассказывали, будто она велела своей бывшей фрейлине тотчас же уехать из замка, другие — что ее лишили содержания, а третьи говорили, что прекрасная фон Герольд все-таки настояла на том, чтобы присутствовать на обеде, и сказала, что повелитель и господин в замке только герцог.
Невероятно! И это еще не все! И к тому же кровотечение у герцогини! Ясно, что оно было следствием горя и волнения. В конце концов, нельзя винить герцога, раз Клодина так легкомысленна, и так далее, и тому подобное.
— Ужасно! — жалобно воскликнула старая баронесса. — Кто мог ожидать такого от Герольдов?
— А как относится ко всему этому барон Герольд? Он был бледен, как мертвец, когда герцогиня развенчала Клодину.
Толки все разгорались, но вдруг все умолкли. Кто-то сказал:
— А ведь вон едет нейгаузовский экипаж!
— Верно, и быстро приближается!
Все сделали вид, что заняты разговором о совершенно других вещах. Дамы обращались друг к другу, обмахиваясь веерами, но все глаза — молодые и старые — устремились навстречу подъезжавшему экипажу. Быстро неслись вороные кони, кучер и лакеи были в безукоризненных ливреях, голубых с желтым, а кто же в коляске? За длинным столом вдруг все сняли шляпы, мужчины вскочили, дамы начали кланяться и любезно улыбаться.
Но что это? О Господи! Клодина фон Герольд с перевязанной рукой рядом с фрейлейн Беатой? А напротив барон?
Экипаж остановился у подъезда курзала. Молодой гусарский офицер и мрачный атташе при посольстве стремительно кинулись к экипажу. Любопытство одолевало всех.
— Как здоровье герцогини? — спросил офицер у Клодины.
— Герцогине лучше, — последовал приветливый ответ.
— Но вы, милостивая государыня, кажется, повредили руку? — спросил атташе, подкручивая усы.
— Незначительное повреждение, — ответил за Клодину Лотарь. — Я надеюсь, моя невеста скоро будет владеть рукой. Ах, извините, забыл сказать, что перед вами только что помолвленная пара: мы дали друг другу слово вчера вечером. Неожиданность, не правда ли, господа? Но, Клодина, вот принесли воду. Надеюсь, она холодная?
Он пожал руки стоявшим, и они обменялись выражениями поздравления и благодарности. Клодина выпила стакан воды.
— Поезжай дальше! — приказал Лотарь и, сняв шляпу, низко и серьезно поклонился сидевшим за столом.
Скоро быстро катившийся экипаж выехал на пустынную дорогу, сопровождаемый заключительными аккордами вальса, продолжавшими звучать в пронизанном лучами солнца и пропитанном запахом сосен воздухе. У большого стола вдруг смолкли языки, так же, как после аккорда на литаврах и трубах замерли звуки вальса. Общество не сразу пришло в себя от изумления. Первым с достоинством заговорил старый генерал:
— Я говорил, что это все были пустые разговоры!
— О Бог мой! Всегда все так перевирают! — вздохнула чувствительная баронесса. — Кто собственно это выдумал?
— Антони фон Болен писала мне сегодня, — сказала одна из хорошеньких графинь Паузевитц, — но просила ничего не рассказывать.
— Ну, так говори теперь! — воскликнула графиня-мать, раздраженная чрезмерной скрытностью дочери.
— Клодина фон Герольд дала вскрыть себе артерию, чтобы отдать свою кровь для спасения герцогини, — сказала молодая графиня. — Антони пишет, что без этого переливания герцогиня умерла бы от сильной потери крови. Ох, ужасно! Я бы никогда не решилась!
— Боже, какой ужас! — воскликнули дамы.
— Безумно отважно! — воскликнул маленький офицер с блестящими глазами.
— Ей Богу, можно влюбиться! — воскликнул генерал и получил за это строгий взгляд своей супруги.
— Она была сейчас удивительно хороша, — меланхолично сказал мрачный атташе. — Черт возьми, почему у меня нет двух имений! Нельзя не позавидовать этому Герольду!
— Да, он подал в отставку, — сказал гусар, — и собирается сам управлять своими имениями.
— Что ты знаешь еще, Лоло? — спросила графиня Паузевитц у дочери.
— О, она получила так много бриллиантов, — поспешно отвечала та, — старая герцогиня ухаживала за нею, как за дочерью, целовала и ласкала ее.
— Ах, прелестно!
— Когда будет свадьба?
— Они, вероятно, проведут зиму в резиденции.
Разговор продолжался в том же духе. В глубине души каждый считал Клодину недостойной такого счастья, но никто не смел отбываться непочтительно о невесте барона Герольда фон Нейгауза. Теперь настроение общества совершенно изменилось, и дамы единодушно постановили послать молодой невесте корзину цветов в знак благодарности за спасение жизни всеми любимой герцогини.
Тем временем нейгаузовский экипаж подъехал к Совиному дому. Сад и дом были залиты мирным вечерним светом. Прекрасное лицо Клодины вдруг выразило болезненный испуг — старая створчатая дверь была украшена гирляндой из листьев и цветов!
— Лотарь, — прошептала она и, выходя, коснулась его руки. — Я прошу, нет, я требую от вас — вернитесь домой с Беатой, я одна подготовлю Иоахима. Я вам сообщу, когда захочу видеть вас. Здесь я не могу разыгрывать спектакля — это выше моих сил.
