Элизабет Вернер - Сбежавший жених
Это был сумасшедший, безумно смелый план, внушенный барону отчаянием, но он был выполним в случае согласия Майи.
Однако она в ужасе вырвалась из его объятий.
– Оскар! Всемогущий боже! Чего ты от меня требуешь?
– Моего спасения! – порывисто воскликнул барон. – Я погибну, если останусь, ты одна можешь спасти меня. Поедем со мной, Майя, будь моей женой, моим ангелом-хранителем, и я на коленях буду благодарить тебя. Передо мной только две дороги: одна – с тобой – к жизни, другая – без тебя – к…
– К смерти? – воскликнула Майя. – Нет, нет, Оскар, ты не умрешь! Я пойду с тобой, куда хочешь!
Крик восторга сорвался с губ Оскара, он осыпал невесту страстными ласками.
– Моя Майя! Я знал это! Ты не покинешь меня, даже если всё мне изменит! Пойдем, нельзя терять времени ни секунды.
– Сразу же? – спросила Майя, вздрагивая. – Я не увижу больше отца?
– Это невозможно, ты выдашь себя. Мы должны уехать сию же минуту. У калитки за парком стоит экипаж, который отвезет нас на станцию, документы и деньги у меня с собой, благодаря суматохе, которая царит сегодня в Оденсберге, наш отъезд останется незамеченным, а я позабочусь, чтобы наших следов не нашли, пока я не буду в состоянии известить твоего отца о нашем бракосочетании.
Глаза Майи не отрывались от лица говорившего. Это были уже не веселые, невинные детские глаза, в них было выражение, которое Оскар не мог разгадать.
– Не простившись с отцом? – машинально произнесла она. – Даже и этого нельзя, когда я расстаюсь с ним навсегда!
– Не навсегда, – успокоительным тоном возразил Вильденроде. – Твой отец примирится с нами. Я возьму всю вину, всю ответственность за этот шаг на себя одного. Мы вернемся.
– Я не вернусь, – тихо сказала девушка, – я умру от этой жизни на чужбине в разлуке с отцом, от того… того чего-то ужасного, о чем ты не хочешь мне рассказать. Твоя любовь – моя смерть.
– Майя! – остановил ее барон с гневным изумлением, но она продолжала, не обращая внимания на его восклицание:
– Собственно говоря, я всегда чувствовала это. Когда ты впервые вступил в наш дом и я увидела твои глаза, мною овладел страх, мне казалось, что я стою над пропастью и должна броситься в нее. И этот страх возвращался постоянно, даже тогда, когда ты впервые заговорил со мной о любви, даже в течение последних счастливых недель; я только боролась с ним, цепляясь за сиюминутное счастье. Теперь ты показал мне эту пропасть, и я… я должна броситься в нее!
– И ты все-таки хочешь идти со мной? – медленно спросил Оскар, у которого как будто захватило дыхание.
– Да, Оскар, ты говоришь, что в этом твое спасение, как же я могу колебаться?
Майя склонила голову к нему на грудь с тихим, душераздирающим плачем; это юное существо хоронило свое счастье. Вильденроде неподвижно стоял и смотрел на нее. Наконец Майя подняла голову и вытерла слезы.
– Пойдем… я готова.
– Нет, – хрипло сказал Оскар, выпуская ее из объятий.
– Что ты сказал?
Барон снял шляпу и провел рукой по лбу, как бы стирая с него что-то. Его лицо изменилось, несколько минут назад на нем отражалась неудержимая страстность его натуры, теперь же на нем застыл холодный покой.
– Я убедился, что ты права, – сказал он, и его голос тоже был неестественно спокоен. – Было бы жестоко мешать тебе проститься с отцом. Иди к нему и скажи… что хочешь.
– А ты? – спросила Майя, ошеломленная такой внезапной переменой.
– Я подожду тебя здесь. Может быть, будет даже лучше, если ты еще раз поговоришь с ним, прежде чем мы решимся на последний, крайний шаг, может быть, тебе и удастся уговорить его.
Луч света, блеснувший для Майи, был бледен, но его было достаточно, чтобы воспламенить в ее сердце надежду.
– Да, я пойду к отцу! – воскликнула она. – Я буду на коленях умолять его не разлучать нас! Ты ведь не мог сделать ничего такого ужасного, непоправимого; он выслушает меня. Но разве не лучше было, если бы и ты пошел со мной?
– Нет, это ничего не изменит. Иди… иди же, время дорого. – Барон почти со страхом торопил ее, но когда она действительно пошла, он вдруг протянул к ней обе руки. – Майя! Скажи еще раз, что ты любишь меня, что ты пойдешь со мной, несмотря ни на что!
Девушка бросилась назад и прижалась к нему.
– Ты боишься, что я могу передумать? Я разделю с тобой все, Оскар, даже самое плохое! Ничто, ничто не разлучит нас с тобой!
– Благодарю тебя! – с чувством сказал барон. В его голосе слышалась тихая, мягкая, дрожащая нота, а мрачный огонь в глазах потух, они блестели глубокой нежностью. – Благодарю, моя Майя! Ты не знаешь, что ты даешь мне этими словами, они искупают всю мою вину. Может быть, ты узнаешь сейчас от отца то, что я не могу тебе сказать; если все осудят и отвернутся от меня, то вспомни, что я люблю тебя, люблю безгранично. Как я люблю тебя, я сам чувствую только теперь, и докажу тебе свою любовь.
– Оскар, ты ведь останешься здесь? – спросила Майя, томимая мрачным предчувствием.
– Я останусь в Оденсберге, даю тебе слово. Иди же, дитя!
Барон еще раз поцеловал невесту и выпустил ее руки, она медленно ушла. У кустов она обернулась, Вильденроде стоял неподвижно и смотрел ей вслед, но он улыбался, и это немного успокоило девушку; она быстро пошла дальше по окутанному туманом парку.
Оскар следил взглядом за ее стройной фигуркой, пока она не скрылась, потом медленно вернулся к скале и ощупал рукой карман на груди, там лежали его деньги и еще что-то, взятое им на случай. Теперь он наступил. Но нет, не здесь, не так близко от дома! Часом позже, часом раньше – не все ли равно, а ночь больше подходила его намерению.
– Бедная Майя! – тихо произнес он. – Ты будешь горько плакать, но отец примет тебя в свои объятия. Ты права – такая жизнь и мой позор убили бы тебя. Ты будешь спасена, я пойду один навстречу… гибели.
Глава 25
Фамильное кладбище семьи Дернбургов находилось в конце парка и представляло собой место, окруженное темными елями, простые мраморные памятники украшали зеленые, увитые плющом могилы. Здесь покоились отец и жена Дернбурга, здесь же нашел себе последнее пристанище и его сын Эрих.
Вдова Эриха еще оставалась на могиле, но ветер, становившийся все сильнее и порывистей, напомнил ей наконец, что пора уходить. Она наклонилась, чтобы поправить свежий венок на могиле, но вдруг сильно вздрогнула и выпрямилась: из-за елей вышел Эгберт Рунек и остановился против нее. Очевидно, и он не ожидал встречи, но быстро пришел в себя и сказал кланяясь:
– Прошу прощения, если помешал, я думал, что здесь никого нет.
– Вы в Оденсберге, господин Рунек? – спросила Цецилия, не скрывая удивления.
– Я был у господина Дернбурга и не хотел упустить случай побывать на могиле друга. Я вижу ее в первый и, конечно, в последний раз. – Его взгляд скользнул по одетой в креп фигуре Цецилии. Он подошел к могиле и долго молча смотрел на нее. – Бедный Эрих! – сказал он после паузы. – Ему пришлось так рано проститься с жизнью, и все-таки… такой смерти можно позавидовать – умер в полном расцвете счастья!