Маргарет Барнс - Торжество на час
В голосе Генриха появилась решительность. Он говорил с хрипотцой, как бывало всегда, когда ярость захлестывала его.
Анна мгновенно поняла, что он собирается сделать. Она выросла в семье дипломата и представляла ужасные последствия его действий. Обыск багажа иностранного посла мог повлечь за собой серьезные международные осложнения.
Но Генрих, видимо, решил вернуть письма любой ценой, пусть даже его методы не будут отличаться особой щепетильностью.
— Да, Генри. К тому же, весьма вероятно, что удастся найти и пропавшую папскую грамоту, — поддержала она его.
— Папскую грамоту? — Золотистые брови Генриха удивленно поднялись. — Разве я не сказал тебе, дорогая? Ну да, из-за множества дел я совсем забыл. Этот сумасшедший Кампеджио сжег ее, как только закончился суд.
— По приказу папы? — в свою очередь удивилась Анна.
— Вполне может быть, если учесть, что Клементий только затягивает развод и водит меня за нос.
— Но тогда, Уолси… — У нее захватило дух от волнения, и она едва не сказала: «конец», но вовремя спохватилась. — Уолси больше не нужен тебе.
— В этом деле — нет. И ни в каком другом, если окажется, что он приложил руку к исчезновению писем, — решительно заявил Генрих. — Отныне я буду бороться за свой развод один.
Анна с восхищением посмотрела на него.
— О, Генри, конечно же, так будет лучше, хотя мы и бросаем вызов всему христианскому миру. Но я верю, у тебя хватит сил доказать свою правоту. И почему Риму дано право навязывать нашему народу свою волю и вмешиваться в наши дела? В нашей стране не любят иностранцев.
— Да, но некоторые из них накрепко завоевали сердца наших сограждан, — мрачно заметил Генрих, вспомнив о своей жене — испанке. — Мой народ иногда поражает меня сдержанностью, странно только, что порой эта знаменитая сдержанность изменяет ему. Особенно когда людям кажется, что игра ведется нечестно.
Генрих привлек к себе Анну, и так они стояли молча, чувствуя, что на их пути стоит сила, куда более грозная, чем церковь или неодобрение европейских дворцов.
Но через минуту Анна вернула Генриху уверенность.
— Церковь выйдет из-под влияния Рима. И ты будешь ее главой. Ты сможешь очистить приходы и монастыри от погрязших в грехах священников и поставить на место зарвавшихся епископов. А излишки, изъятые у церкви, можно вложить в развитие университетов. Ты только подумай, Генри, у тебя будут развязаны руки, и ты осуществишь множество реформ.
— Да, и при этом наши церковные службы сохранят прежний порядок и останутся такими же великолепными, — вдохновенно подхватил Генрих.
Но мечты о будущем не могли вернуть им утраченные письма.
Следующим утром на Кампеджио и сопровождавших его лиц, проезжавших по Флит-стрит, напали грабители. Поскольку произошло это почти сразу же после того, как процессия тронулась в путь, возмущение Кампеджио обрушилось, в основном, на неповоротливых изнеженных мулов, которых дал ему кардинал Уолси.
В ходе стычки содержимое дюжины или больше сундуков было вывалено на мостовую, а утренний ветер разметал его по придорожным канавам. Заспанные подмастерья, лениво направлявшиеся в этот ранний час в Ист-Энд, чтобы начать трудовой день, до странности быстро очнулись от дремотного состояния и активно включились в исследование содержимого сундуков.
Захлопали ставни в окнах вторых этажей. Полуодетые матроны громко и детально обсуждали разбросанные пожитки итальянского кардинала. Их мужья, с важностью стоя в дверях своих домов, кричали:
— Иностранцам нечего соваться в наши дела!
И, надевая свою теплую справную одежду, благополучные жители Лондона с презрением рассматривали плохонькое бельецо итальянцев, потертые сутаны, сухари да крутые яйца — жалкий скарб папских посланников, возвращавшихся, чтобы дать отчет папе о жизни его подданных.
Конечно же, совершенно случайно именно по Флит-стрит как раз в это время проезжал отряд королевских алебардщиков. Они помогли итальянцам поднять носилки кардинала и принялись с усердием собирать вещи обратно в сундуки, с большой аккуратностью перебирая и укладывая их.
Молодой капитан был так вежлив и с таким старанием складывал растрепанные ветром бумаги, что можно было подумать — его повышение по службе зависит от этого. Никому и в голову не могло прийти, что он ищет в этих бумагах любовные письма Генриха VIII, короля английского.
И хотя поиски ни к чему не привели, общая тайна и общая забота еще более сблизили Генриха и Анну.
Они провели спокойное Рождество в Гринвиче, представляя собой прелестную семейную картину. У Генриха не возникало желания видеть человека, который, может быть, читал и перечитывал его любовные письма.
Екатерина же была выслана в мрачный отдаленный угол страны, называвшийся Мор Парк. Даже ее рождественский подарок королю был отослан обратно. Ей также было приказано вернуть все королевские драгоценности. Поначалу Екатерина отказывалась подчиниться.
Екатерина и Анна были, похоже, единственными в стране, кто имели достаточно мужества отказывать Генриху во всем, чего бы он у них ни попросил. Но в конце концов король заставил жену покориться, и в рождественскую ночь тяжелое рубиновое ожерелье королевы украшало стройную шею Анны.
По тому, что Генрих передал ей королевские драгоценности, и по его намерению порвать с папой, Анна совершенно уверилась в том, что он намерен жениться на ней. Впервые за долгое время она чувствовала под собой твердую почву и поэтому могла позволить себе быть доброй и великодушной.
Вокруг замка простирались заснеженные равнины, Темза наполовину замерзла, и каждое утро на стеклах окон появлялись причудливые узоры.
А в замке было тепло и уютно. Во всех каминах пылал огонь, и веселые слуги украшали комнаты ветками падуба. Мастер Корнелис писал портрет Анны, который обещал быть очень удачным. И все дни в замке звучала музыка.
В собрании короля было семьдесят шесть музыкальных инструментов, а поскольку Генрих не выезжал на охоту и не упражнялся в стрельбе, они с Анной имели достаточно времени, чтобы опробовать каждый из них. Вечерами в замке царили музыка и веселье, а утром в церкви зажигались свечи, и проникновенный голос Кранмера звучал под древними сводами, открывая им всем истинное значение старых молитв.
Но больше всего Анну радовало то, что Джокунда проводила это Рождество с ними.
Анна старалась не вспоминать о Екатерине, жившей где-то в полуразрушенном доме в такую на редкость суровую зиму. В минуты раскаяния Анна откладывала в сторону вышивку со сложным оригинальным сюжетом, которую она хотела подарить Генри, и начинала вместе с Джокундой и другими женщинами старательно вязать теплые вещи для бедных.
