Виктория Холт - Избранницы короля
Подобравшись к складам, в которых хранились бочки с дегтем и смолой, пламя с ревом взметнулось к небу и полилось вниз огненным дождем. Освещенная взрывом река была уже, сколько хватал глаз, заполнена маленькими суденышками: обезумевшие погорельцы, спешно покидав в лодки свое добро, устремлялись прочь, подальше от полыхающего города. Бедняки, не в силах отвести полные ужаса взгляды от гибнущих домов, до последней минуты стояли на обочинах, зажав в руках свои жалкие узлы. Ютившиеся на чердаках голуби тоскливо кружили над своими бывшими гнездами; многие подлетали слишком близко к огню, падали на булыжники мостовой и умирали там с опаленными крыльями. Всю эту ночь бушевал ветер, и вместе с ним бушевал огонь.
На другое утро господин Самюэль Пепис, секретарь по делам морского флота, явился в Уайтхолл и попросил королевской аудиенции. Подробно рассказав Карлу о ночном пожаре в Сити, он умолял его распорядиться, чтобы дома, стоящие на пути огня, были немедленно снесены, ибо только таким путем можно избежать дальнейшего разрастания пожара. Карл, согласившись с тем, что в данном случае спасение возможно, только если удастся создать значительные промежутки между домами, отдал соответствующие распоряжения.
Вернувшись в Сити, Пепис разыскал лорда-мэра, растерянно взиравшего на пожар. Лорд-мэр тщетно пытался докричаться до людей и уговорить их начать борьбу с огнем.
— Что делать? — в отчаянии восклицал он. — Они не хотят меня слушать!.. Я не сомкнул глаз за всю ночь! Если я сейчас же не прилягу, мне станет дурно!.. Что делать? Да и что можно сделать при таком ужасном ветре?..
Секретарь, которому стоявший перед ним человек напоминал скорее изнеженную девицу, нежели лорда-мэра великой столицы, кратко передал приказ короля.
— Я пытался!.. — запричитал лорд-мэр. — Я пытался сносить дома! Но огонь продвигается быстрее, чем мы успеваем что-то сделать!..
Оба с тревогой смотрели на горящую Каннон-стрит. Всякий раз огонь сперва словно бы крадучись подползал к новому строению, а потом, раз-другой лизнув языком стены, вдруг с мощным ревом охватывал весь дом. С шумом падали горящие бревна и целые стены. Легко, словно играючи, огонь перескакивал с одной соломенной крыши на другую; многие улицы превратились уже в сплошные огненные аллеи. Огненная арка, распространившаяся на всю ширину лондонского моста, перекинулась через Темзу. Со всех сторон доносились пронзительные визги людей, потрескивание огня и грохот рушащихся домов; от тяжелого дымного воздуха можно было задохнуться.
Во вторник утром пожар все еще бушевал, и король решил, что он не может долее перекладывать заботу о спасении своей столицы на лорда-мэра и старейшин.
Флит-стрит, Ладгейт-хилл, Уорвик-лейн, здание суда на Олд-Бейли и Ньюгейтская тюрьма, соборные строения и Уотлинг-стрит — все кругом полыхало. Всякого, кто слишком близко подходил к огню, обдавало нестерпимым жаром; когда новая крыша с грохотом проваливалась, из охваченного пламенем дома к небу взмывал целый столб искр, которые, падая на соседние строения, вскоре опять превращались в пламя.
Король и его брат герцог Йорк взяли руководство спасением Лондона на себя. Именно они распорядились взорвать дома на Тауэр-стрит. Здесь, на пожаре, король впервые предстал перед своими подданными не беспечным гулякой, но истинным королем, умеющим делать дело и принимать решения. Лицо его почернело от копоти и дыма, но он и не думал уходить: нужно было спасать Сити. Призывая на помощь всех, кто способен помочь, и обещая щедрое вознаграждение за сегодняшнюю работу, он сам вместе со всеми передавал ведра с водой и вместе со всеми стоял по щиколотку в грязной жиже. Только благодаря тому, что король был все это время среди своих подданных, подбадривая их то добрым словом, то шуткой, — только благодаря этому люди мало-помалу перестали слушать россказни пуритан о каре Господней и уверились наконец, что пожар был результатом несчастного случая, происшедшего на кухне пекаря, а не чего-то иного; а уже благодаря сильному ветру, легко занимающейся древесине и соломенным крышам домов, стоявших вплотную друг к другу, пожар на Паддинг-лейн превратился в лондонский пожар.
К четвергу огонь начал понемногу утихать. К тлеющим остовам домов было еще невозможно приблизиться, и в некоторых частях Сити все еще ревел огонь, но все-таки великое чудище было усмирено.
В этот день все признали: если бы не вмешательство короля и его брата Джеймса, Лондон сгорел бы дотла.
Только теперь появилась возможность оглянуться назад и оценить размеры катастрофы.
Пожар, последовавший вскоре после чумы, лишил страну огромной доли ее богатств. В Лондоне, где проживала десятая часть английского населения, были сосредоточены главные ценности королевства. Теперь Сити лежал в руинах, а крестьяне окрестных сел — Кенсингтона и Найтсбриджа — долго еще находили в своих удобренных пеплом полях обгорелые балки и обломки мебели, дивясь тому, что следы пожара разнесло на такое расстояние.
Однако в действительности следы этого великого бедствия были куда глубже и тяжелей. По полям, сбившись по нескольку человек, бродили бездомные, которым некуда было податься. Король сам выезжал к ним с привязанными к поясу кошельками, раздавал милостыню и приказывал найти для несчастных кров и пищу.
На сердце у него было тяжело. Никогда еще на протяжении всей своей истории Англия не бывала в положении столь плачевном. По всей стране, и особенно в пострадавшей от пожара столице, росло недовольство. Подданные Карла уже не веселились, и даже правление ненавистных пуритан вспоминалось им теперь как «доброе старое время». По городу ползли новые, самые чудовищные слухи и новые страхи. Все чаще слышно было в толпе, что пожар — дело рук католиков. Любого заподозренного в сочувствии к папистам могли схватить прямо на улице и жестоко избить; нескольких католиков толпа уже забила насмерть. Росло и недоверие к королеве. Она католичка, говорили некоторые, и именно из-за этого в годы правления ее супруга на Англию посыпались бесчисленные беды. Другие уверяли, что в пожаре повинно распутство короля и его приближенных.
— И это только начало! — пророчили они. — Погодите, скоро от Англии вовсе ничего не останется! Сперва чума, потом война, теперь вот великий пожар! Содом и Гоморра!.. Что же будет дальше? Что дальше?..
Король предчувствовал, что скоро ему не останется ничего другого, как поставить корабли на прикол, но это в первую очередь требовало прекращения войны.
С выгоревших улиц Сити слышался недобрый ропот моряков, недовольных тем, что им перестали платить; в воздухе пахло бунтом. Карл решил сам выехать в Сити, чтобы уговорить разгневанных моряков разойтись/Напрасно канцлер и ближайшие советники пытались отговорить короля: ведь его подданные были настроены воинственно и уже открыто высказывали оскорбительные замечания по поводу личной жизни короля; Карл настоял на своем. В последние годы он многого лишился, но его непобедимое обаяние и его мужество, верой и правдой служившие ему всю жизнь, остались при нем.
