Джулия Берд - Искренне Ваша
– Кто, дорогая?
– Мошенники, за которых мы с вами собрались замуж!
Глава 30
Несколько дней Джека продержали в тюрьме Уэверли, а потом увезли в печально известную тюрьму Флит. Он сразу узнал смешанный запах отчаяния и вони немытых тел. К счастью, Джека поместили в том крыле тюрьмы, где держали заключенных, способных заплатить за камеру и койку. Оглядев тесную мрачную камеру, Джек заметил в углу крысу, внутренне сжался и приготовился к томительному, бесконечному ожиданию.
Скорее всего, здесь ему придется пробыть, пока не умрет дед. Как только титул перейдет к нему, Джеку, держать его в тюрьме никто не отважится. А как же Лайза? Сможет ли он выжить без нее? Джек с горькой усмешкой вспомнил, как когда-то опасался, что рядом с ней ему не продержаться и двух часов.
Приготовившись к длительному заключению, Джек был изумлен, когда через несколько дней прибыл Бартоломью Крэншоу и объявил, что долг лорду Эббингтону уплачен. Но едва Джек успел порадоваться этому обстоятельству, появился второй кредитор и потребовал уплаты еще одного, громадного долга.
Верный секретарь навещал Джека каждый день. Крэншоу разрешил Хардингу воспользоваться его городским домом. Вместе они старательно искали способы вызволить Джека из тюрьмы. Через неделю-другую Джек привык к спартанской обстановке и виду в окно сквозь решетку. Он думал о недавнем прошлом, о долге перед дедом, и понимал: если бы не титул, он наверняка сгнил бы в тюрьме.
И конечно, чаще всего он вспоминал о Лайзе. О ней он думал почти каждую минуту. Им предстояло о многом поговорить, излить душу, исповедаться. Разобравшись со своими мыслями и убедившись, что любит ее всей душой, Джек наконец взялся за письмо.
«Дорогая Лайза!
Не могу выразить словами, как мучительна разлука. Пережить ее было бы легче, если бы я успел объясниться. А может, еще сумею – в письме. Слова придают человеку достоинство. И я надеюсь и молюсь, милая моя Лайза, чтобы мои слова передали тебе всю глубину моих чувств.
Неужели я так ни разу и не сказал, что люблю тебя? Неужели эти слова не срывались с моих губ даже между страстными поцелуями? И я никогда не говорил, что ты единственная женщина на свете, завладевшая моим сердцем? Да, я был привязан ко многим прекрасным дамам, и ты это знаешь. Но никогда не обнимал женщину, в разлуке с которой мое сердце разрывалось от боли. Лайза, когда я с тобой, мир кажется простым, понятным и справедливым. Когда тебя нет рядом, мир и любовь в нем перестают существовать.
Я люблю тебя, родная моя. Без тебя я не могу жить. Но и не могу умереть от тоски по тебе – ведь без меня ты останешься совсем одна. Поэтому жди меня. Я знаю, ты дождешься.
Лайза, я люблю тебя. И хочу, чтобы ты стала моей женой. Хочу, чтобы мы были семьей. Надеюсь, тюремное заключение не отпугнет тебя. Поверь, ради тебя я отдал бы все, что имею, даже гордость.
Надеюсь, я понятно выразил свои намерения. Прежде чем закончить письмо, сделаю еще одно признание. Я обманул тебя, подделав письмо миссис Холлоуэй. Помнишь, как я отдал его тебе на террасе? А еще я прочел письмо, которое ты отправил миссис Холлоуэй: Генри привез его обратно в контору, так и не найдя адресата. Милая, поверь – я вскрыл письмо только затем, чтобы узнать, кому следует его вернуть. Но когда я узнал о том, в каком положении ты очутилась, я решил прийти к тебе на помощь. А получилось наоборот: это ты спасла меня от безрадостной и пустой жизни. Пожалуйста, Прости меня, дорогая. Я желал тебе только добра.
Искренне твой Джек».
На следующий день Хардинг в тюрьму не явился. Джек был разочарован: он надеялся с секретарем отправить письмо, чтобы оно быстрее дошло до Лайзы и не попало в чужие руки. Уже смирившись с тем, что придется отослать письмо днем позже, незадолго до ужина Джек услышал в коридоре торопливые шаги и стук в дверь.
Открыв дверь, Джек впустил секретаря.
– Хардинг, старина, может, сходим в подвал, пропустим по пинте эля?
Должники пользовались в тюрьме большей свободой, чём другие преступники, которых держали взаперти. Джек редко покидал камеру, но сегодня, во всем признавшись в письме, вдруг воспрянул духом, и ему нестерпимо захотелось эля.
– Идем, Хардинг, всего одну пинту!
– Нет, сэр, нам надо поговорить. – Хардинг тяжело опустился на единственный стул в камере, посидел, нервно подергивая веком, и вскочил. – Лучше вы сядьте, мистер Фэрчайлд. Вам нужнее.
– В чем дело? – Джек подался вперед, опасаясь самого страшного. – Лайза больна? Да что с ней?
– Только не волнуйтесь, сэр, – взмолился Хардинг, похлопал Джека по спине и усадил на стул. – Садитесь. Вот так. А я – сюда, на койку. Случилось нечто очень важное, мистер Фэрчайлд. Вы позволите звать вас по имени?
– Ну конечно, Хардинг, – торопливо разрешил Джек, сердце которого уже стремительно колотилось, едва не заглушая слова секретаря. Хардинг был единственной ниточкой, связывающей Джека с большим миром. – Умоляю, говорите скорее!
– С одной стороны, мне очень жаль, с другой – ничуть, ибо это событие все меняет, но так или иначе, это свидетельство тому, что, жизнь идет своим чередом, и…
– Хардинг! – вскипел Джек и ударил кулаком по столу. – Переходите к делу! Секретарь сглотнул.
– Ваш дед, лорд Татли, скончался. Две недели назад. Керби отправил письмо в Миддлдейл, а Джайлс переслал его мне в Лондон.
– Ясно. – Джек обмяк на стуле, пытаясь осознать печальное известие. И вправду печальное. Жаль, что он так и не помирился с дедом, не сказал «я прощаю тебя». Джек был готов простить старику все, не ожидая никакого вознаграждения. Как хорошо, что Лайза научила его великому искусству прощения! И как досадно, что дед умер в одиночестве… – Да упокоит Господь его душу…
– Вы понимаете, что это значит? – продолжал Хардинг.
Джек кивнул:
– Да. Когда новым бароном объявят меня, держать меня в тюрьме никто не станет.
– Вам незачем ждать, когда парламент объявит о переходе титула, сэр. Дед завещал вам все свое состояние. Вы можете сразу расплатиться с долгами. Вы уже не должник – наоборот, один из самых богатых людей Англии!
Джек уставился на него не веря своим ушам, потом закрыл лицо руками и разрыдался. И пока горячие слезы жгли ему пальцы, а боль терзала душу, он не переставал думать о Лайзе. Это она доказала ему, что ради близких можно пожертвовать собой. Она была готова отдать все ради своих любимых – как дед, в конце концов, все отдал ему, Джеку. Единственным предсмертным жестом он простил внука и признал свою ошибку.
Слезы кончились внезапно, едва Джек осознал, что произошло. Небывалое умиротворение снизошло на него. Когда он поднял голову, он уже ощущал себя лордом Татли – властным, сильным, готовым принять все блага и обязанности, которые налагает титул.
