Жюльетта Бенцони - Фиора и Папа Римский
— В вашем распоряжении церковная казна, а вы пятнаете мою честь из-за сотни дукатов! Вы просто чудовище, отвратительное существо, я вас презираю и…
Катарина не договорила, потому что приступ острой боли заставил ее вскрикнуть. Она согнулась, прижав руки к животу, лицо ее исказилось в страдальческой гримасе. Хатун подхватила ее под руки. Фьора еще слишком хорошо помнила рождение своего сына, чтобы не узнать те же самые признаки. Она холодно посмотрела на Риарио:
— Прикажите отнести княгиню в ее комнату! У нее скоро появится ребенок…
— Вы, вы думаете?..
Из-под непробиваемой брони этого человека показался простой смертный, озабоченный и одновременно напуганный предстоящим появлением своего первенца. Возможно, впервые в жизни он был чем-то испуган.
— Я уверена, — ответила Фьора. — Я сама прошла через это всего семь месяцев назад.
Но Риарио ее не слушал. На его громкие крики из дома выбежала целая армия служанок, которые подбежали к княгине и с величайшими предосторожностями понесли ее к лестнице. Хатун осталась на месте. Она больше была не нужна Катарине, и ей было лучше рядом с Фьорой. Та улыбнулась ей и обняла ее:
— Ступай туда, Хатун. Ты ведь служишь ей…
— Нет. Я принадлежу тебе. Я останусь.
— Зачем? Я не знаю, что со мною случится…
— Я вам скажу, — ответил Риарио, который вернулся к ним, поручив Катарину заботам служанок. — Вы познакомитесь с нашим замком Святого Ангела. Если бы вас туда поместили сразу после приезда, на чем я и настаивал, неприятностей было бы гораздо меньше.
— И папе не пришлось бы тратиться на сто дукатов, — язвительно сказала Фьора. — Вы должны быть мне благодарны.
Удивленный, Джироламо глупо посмотрел на нее, а затем неожиданно громко рассмеялся.
— А ведь эта чертовка права! Знаешь, моя красавица, — добавил он, ткнув ей прямо в лицо свой толстый палец, от которого она увернулась, как от назойливого насекомого, — ты меня все больше интересуешь, и когда мой дядя закончит с тобой, то, возможно…
— Ничего не будет! — отрезала Фьора. — Вы меня совершенно не интересуете. И закончим на этом, если вы уж решили отправить меня в тюрьму, давайте действуйте, пойдем туда и на этом остановимся! Зачем медлить?
— Нет, госпожа, умоляю вас! — разрыдалась Хатун и намертво схватила руку Фьоры. — Не гневите его!
— Ну, хватит! — прорычал Риарио. — Отправляйся к княгине, если не хочешь, чтобы тебя туда погнали палками! И не забывай, что ты принадлежишь мне! Я немало заплатил за тебя!
Уведите ее!
Два лакея схватили маленькую татарку, которая плакала и отчаянно отбивалась, умоляя, чтобы ей позволили разделить судьбу ее прежней хозяйки.
— Не обижайте ее, — попросила Фьора. — Она еще так молода. В конце концов она меня забудет.
— Не волнуйся за нее: моя жена любит ее больше, чем своих собак и чернокожую карлицу. Но, по сути дела, девчонка права.
Зачем отправлять тебя в тюрьму? Здесь вполне достаточно комнат. Ты сможешь побыть у меня в доме, пока тебя не отведут к святому отцу.
По мере того как Риарио говорил, его сущность все сильнее выступала наружу, и в нем все яснее чувствовался таможенник с набережной Савоны, гроза местных девиц. Глянец внешнего лоска исчезал прямо на глазах. Застыв от негодования, Фьора обратила на него леденящий взгляд:
— Я предпочту любую тюрьму гостеприимству такого человека, как вы. Тем не менее я была бы вам очень признательна, если бы вы отдали себе отчет в том расстоянии, которое нас разделяет. Я не отношусь к вашим знакомым, я графиня де Селонже! Я вдова кавалера ордена Золотого Руна!
Риарио мерзко улыбнулся, открыв испорченные зубы.
— Прекрасное имя! Но что-то говорит мне, что тебе осталось не так долго носить его! И поскольку мадам графиня выбирает тюрьму, — закончил он, сделав преувеличенно низкий поклон, — то буду иметь счастье ее лично туда доставить!
Глава 6. КАРЛО
Фьоре потребовалось собрать все свое мужество, чтобы не отдаться во власть гнева и отчаяния в то время, как она шла вслед за Риарио и в сопровождении стражи по нескончаемой спиральной лестнице внутри замка Святого Ангела, пока они не дошли до тех помещений, которые и относились собственно к тюрьме. С самого своего прибытия в Рим она только и делала, что перемещалась вокруг папской крепости, и вот наконец оказалась в ней самой, как будто сама судьба предназначила ей быть здесь пленницей. Воспоминания о сцене гадания у еврейки Анны наводили ее на определенные размышления. Зачем княгиня Катарина настаивала на том, чтобы привести ее с собой в свой дом, если Фьора и так собиралась уехать из Рима? Но, самое главное, почему она сама все-таки ее послушала и поехала вместе с нею? Супруга Риарио вполне могла ввести ее в курс дела и рассказать об опасности, угрожающей Медичи, и дать необходимую помощь без того, чтобы привозить к себе во дворец! Действовала ли она, движимая истинной заботой о Фьоре, или хладнокровно вела ее в умело расставленную западню?
В западню, чья организация вряд ли могла бы быть делом рук Хатун. Маленькую татарку было не в чем упрекнуть, разве что она могла слишком довериться своей новой хозяйке и назвать ей имя своей больной подруги.
Наконец они вышли на верхнюю галерею, над которой находилась только площадка для часовых и ряды пушек. В караульном помещении горел слабый огонек, который не мог рассеять ночной мрак, отчего становилось еще более жутко. В окне жилища коменданта горел ночник, и его свет позволял видеть двух солдат стражи, которые, борясь со сном, стояли, опершись на свои копья. Над всеми постройками поднималось высоко вверх, похоже, к самому небесному престолу, запасное убежище для папы на случай, если ему придется бежать от врагов. Вдоль всей стены замка с внутренней стороны была сделана лоджия, которая единственная придавала жилой вид всему окружающему.
Появление князя Риарио пробудило жизнь в караульном помещении и среди часовых. Зная, что комендант серьезно болен, он послал за его заместителем, албанцем Жоржем.
Через короткое время тот появился, и Фьора подумала, что настоящий преступник должен выглядеть именно так. Это впечатление создавали не столько его испещренная отметинами оспы кожа и жирные волосы, приплюснутый нос с усами под ним и мокрый рот, а узкие щелки глаз, сквозь которые просвечивало постоянное беспокойство. Это были глаза жестокого и фальшивого человека. Однако с папским племянником он поздоровался как вполне воспитанный дворянин.
— Ты был здесь, — удивился Риарио, — в такой поздний час?
— Да. Только что привели еще одного француза, который выдает себя за паломника. Его взяли в таверне на Кампо-де-Фиори. Хозяин предупредил о нем солдана, который и арестовал его, впрочем, не без труда: для этого понадобилось двенадцать человек, из которых он убил троих.
