Янтарный след - Елизавета Алексеевна Дворецкая
– Ты спрашиваешь? – Он заглянул в стоявшую перед ним золотую чашу, но там было пусто. – Потому что в этот день для меня и сладкий мед горек, как слезы.
Я посмотрела на его уполовиненную правую руку. Боги бессмертны и неуязвимы для смертных рук, но другие боги и великаны могут нанести им неисправимые повреждения. Он отдал свою руку ради обуздания Фенрира, и никто не может ее вернуть ему, даже я. Тюр – самое величественное и печальное напоминание о том, что ни мощь, ни доблесть не защитят от злой судьбы. Ни смертного, ни бога. В былые века Тюр носил титул Всеотца, был владыкой Асгарда по праву господина неба. Ему принадлежит власть над небесным куполом, дневным светом и силой солнца. Даже я была бы бессильна и бесполезна без него. Если бы меня заставили выбирать себе в Асгарде мужа, я без колебаний выбрала бы Тюра, несмотря на его увечье. Он красив, как сам небесный свод в ясный солнечный день. Продолговатое узкое лицо, густые черные брови; разрез ярких голубых глаз и очерк высоких скул придают лицу изящество, а угловатая нижняя челюсть и твердый подбородок – мужественность. Борода у него золотистая, как солнечный свет, а длинные, ниже локтей, лежащие красивыми кудрявыми волнами волосы – светлее, мягкого сливочного цвета, и каждый волосок светится. И сложен он безупречно – широкая грудь, тонкий пояс, крепкая шея, могучие мышцы плеч. Вот только правая рука, что кончается у локтя…
От этой красоты щемит сердце – во всех девяти мирах нет мужчины, более достойного любви, но любовь его и сгубила. Он был женат на великанше – красивой и по виду разумной, но великанья природа одолевает даже разум. От такого-то мужа ее потянуло, как беременных тянет порой на всякую дрянь, к кому бы – к Локи, к этому слизняку с изуродованным ртом, торчащими ушами и лживыми глазами. Она родила от него то чудовище, волка-губителя. И Тюр вложил ему в пасть свою руку, считая себя виновником его появления на свет. С женой своей он с тех пор ничего общего не имеет и живет один.
Кроме короткой ночи Середины Лета, когда его сила нужна вселенной.
– Говорят, твой отец освободил престол владыки Асгарда? – спросил Тюр, не отводя глаз от танцующих и бездумно вертя в левой руке пустую чашу.
Вдруг чаша наполнилась – где-то вылили на жертвенник золотистый мед во славу Тюра. От неожиданности он едва удержал потяжелевшую чашу, мед выплеснулся ему на руку и на колени. Я засмеялась:
– Видишь, как тебя почитают!
– Вижу, – хмыкнул он и приложился к чаше, потом подал мне.
Я обхватила чашу ладонями, накрыв и его руку, так что ему пришлось придвинуться ко мне, чтобы я могла отпить. Я прижалась коленями к его бедрам, по его телу прошел чувственный трепет – его мужской силы отсутствие руки, конечно, не уменьшило.
– Мой отец больше не считает себя вправе занимать этот престол, раз уж наш прежний договор между асами и ванами разрушен. Нужно найти другого. Мне жаль, что ты больше не Всеотец, – искренне сказала я. – Едва ли когда-нибудь в мире родится бог, что будет лучше тебя.
– Еще есть Тор, твой брат Фрейр – он может унаследовать престол за отцом, как сделал бы это в Ванахеме. Еще Форсети, он лучше всех знает и умеет толковать законы, при нем, говорят, будет порядок.
Тюр говорил спокойно, давно смирившись с потерей высшей власти. Он мог наблюдать за борьбой без малейшего трепета – для него все это было в прошлом.
– Или Один, – добавил он. – Я слышал, многие пророчат его на место Всеотца. Он, ходят слухи, сильно набрал могущества в последнее время… И говорят, этому помогла ты! – Он пристально взглянул мне в глаза своими яркими голубыми глазами.
– Я не помогала! – Придвинувшись, еще ближе, я уселась к нему на колени и обняла за шею. – Напротив, я думаю, скоро он не сможет притязать на высший престол именно по той же причине, что и ты!
– Вот как! – Он хмыкнул, поставил чашу на траву и обнял меня левой рукой. – Да неужели Локи успел огулять и госпожу Возлюбленную?
Поневоле я расхохоталась – вот это был бы щелчок по Одинову самолюбию и чести!
– Нет, да и Локи мы давненько не видели. Сдается мне, у Одина скоро тоже не будет кое-чего важного… некой части тела. А лишившись совершенства тела, он лишится и права на высший престол.
– Это которой же?
Славьтесь, асы!
Асиньи, славьтесь!
– кричали вокруг нас сотни людских голосов.
Славься, земля многоцветная!
Славься, морей повелитель!
День и сыны его, славьтесь!
Ночь и сестра ее, славьтесь!
Скота умноженья, родов прибавления,
Мира и счастья, пока мы живем!
Стучали бубны, гудели рога, тысячи людских душ взывали к нам, прося все о том же – о продолжении жизни. Из тысяч рогов и чаш на жертвенники лились подношения – и вдруг целый дождь сладкого меда обрушился на нас, и где-то бесчисленные голоса с мольбой и надеждой повторяли мое имя. Я захохотал, вся облитая медом, будто любовью рода человеческого. Тюру тоже досталось – он засмеялся и стал слизывать медовые капли с моего лица, шеи, груди. Мое залитое медом платье вмиг растаяло, и я поцеловала Тюра в сладкие от меда губы. Сдержанность покинула его, как всегда в эту ночь; постанывая от нетерпения, он опрокинул меня спиной на траву, и под нами раскинулась пышная подстилка из душистых цветов.
И когда его наслаждение дошло до высшей точки, над Мидгардом хлынул дождь. Дождь заливал костры, омывал жертвенники, будил уснувших на опушках, гнал из-под кустов смеющиеся парочки, и смертные знали – их мольбы услышаны, боги выплеснули свою животворную страсть, колесо года зашло на новый оборот…
* * *
Даже не знаю, как долго мы не видели Локи, но напомнил он о себе самым неожиданным образом. Однажды утром за мной прибежала какая-то из богинь – служанок Фригг, кажется, Гна, – и потащила к Чертогу Радости. В чем дело, она не говорила, а только давилась от хохота.
Двор был полон народу, все стояли тесным кругом, горячо обсуждали что-то и смеялись. Когда я протолкалась к середине толпы, то ахнула и тоже засмеялась.
В кольце оживленных асов стоял жеребенок – хорошенький белый жеребеночек с черной гривой и
